Мы уходим в степи

Палатка, в которой разместился мой новый знакомец и по совместительству командир — подпоручик Аверин — была рассчитана на пятерых человек. Кроме самого Аверина здесь находились еще три офицера. Судя по погонам — один из них был в чине прапорщика, как и я, двое других — с одним просветом и тремя звездочками на погонах. Стало быть, поручики. С офицерскими чинами я уже более-менее мог разобраться: наблюдал и прислушивался к речи вокруг. Не привычно, конечно, когда вроде «старлей», а откликается офицер на «поручика». Ну, да ладно. Привыкну. Новый мир я впитывал в себя, как сухая губка льющуюся воду.

— Вечер добрый, господа! — приветствовал, находившихся в палатке офицеров, Аверин. Те прервали оживленный спор.

— А! Михаил Иванович! — откликнулся один из поручиков, перетянутый весь ремнями. На груди еще болтался бинокль и шнурок со свистком. Я подивился такому образу. Видел такую показную браваду впервые. Остальные офицеры выглядели много проще. — Вас нам и не хватало. Может вы поможете разрешить наш спор. А то мы с господами офицерами зашли окончательно в тупик.

— И о чем же дискуссия, позвольте узнать? — поинтересовался Аверин.

— О аэропланах, — слегка возбужденным голосом ответил молодой прапорщик. Его веснушчатые щеки полыхали румянцем. Видно спор был в самом разгаре.

Услышав, слово «аэроплан» я внутренне сжался. И неспроста.

— Что именно вас интересует, господа? — воскликнул Аверин. — Признаться, я не большой знаток в этой технике. В противном случае, могу порекомендовать вам Михаила Степановича Григорьева. Уверен, что он сможет удовлетворить ваше любопытство намного лучше меня.

Взоры всех трех офицеров переместились на меня. Слегка смущенный вниманием, я сделал шаг вперед и четким голосом представился:

— Прапорщик Григорьев! Честь имею!

Все трое поднялись и поочередно представились в ответ:

— Поручик Зиновьев! Прапорщик Веселов! Поручик Ордовский!

— Господа, если вы не против, Михаил Степанович займет место сотника Христосова.

— Ничего против не имеем, — ответил за всех поручик Ордовский.

— Думаю, что и сотник, — Аверин на секунду замолк и добавил. — Тоже не против.

Я переводил непонимающий взгляд с одного на другого офицера, не решаясь задать вопрос. Но Аверин, видя мое состояние и догадываясь о моем немом вопросе, ответил:

— Погиб три дня тому назад, Христосов. Лихой был сотник. Полусотня его в засаду красных угодила. Ценой своей жизни спас сотник большую половину личного состава. Красным шибко досталось. Но силы явно были не равны.

— Да, прапорщик. Война! — добавил поручик Зиновьев. — Красные не умением, а количеством берут. Такое ощущение, что никогда не заканчиваются: место убитого пять новых занимают. У нас бы так! Фанатики! Верят в человека: в Ленина, которому они свято верны. Как такое возможно? В человека?! Сатанисты. Мы же с крестом на груди и верой в Господа. И Господь нас постоянно испытывает! Шлет одно испытание за другим.

Я снял фуражку и неловко перекрестился:

— Царствие Небесное господину сотнику! — вспомнилось, как мама говорила так, когда умер отец ее подруги.

— Аминь, — поддержал Аверин. — Что это вы, поручик? Опять за свое? Всё никак успокоиться не можете?

— Да какой успокоиться?! Я с каждым днем только злее становлюсь! — воскликнул Зиновиев. — Теряю человеческую сущность.

— Война, господа, — добавил прапорщик Веселов. — Тетка злая, не разбирает кто перед ней. Всех одной косой под корень. Кто знает, сколько каждому из нас отведено. Но наше дело правое, мы победим. С нами Бог!

Я невольно притих. Если с Авериным таких бесед удавалось избегать, то здесь, в палатке, офицеры высказывались по полной. Я увидел скорый стол с початыми бутылками водки, скудную закуску и понял, что поминки по сотнику Христосову, явно затянулись.

Чтобы как-то разрядить обстановку и перевести мысли присутствующих в более оптимистичное русло, я спросил:

— Так, о чем, господа, вы спорили? — Я сглотнул, в миг пересохшее горло. — Что там вас интересовало про аэропланы?

Присутствующие будто ждали этого вопроса. Лица их вновь засияли озорными улыбками:

— Михаил Степанович! Вы, как человек знающий аэроплан не по почтовым карточкам, — начал было Ордовский и, заметив мой удивленный взгляд, добавил. — Не удивляйтесь, новости среди нашего брата распространяются с завидной быстротой. Так вот нам всем интересно насколько времени хватит лета аэроплана, если, скажем, вдруг закончится топливо или же топливный бак будет иметь течь?

Вопрос, к счастью, не застал меня врасплох. В пионерские годы я с удовольствием занимался в кружке юного техника и немного разбирался в моделях самолетов, сделанных мною по рисункам, на которых были изображены оригиналы.

— Если вы, господа, имеете в виду кукуруз… — начал было я оживленно, но тут меня словно молнией пронзило. Какой кукурузник! Первая четверть двадцатого века! Никто из присутствующих слова то такого сроду не слышал. Мне оставалось лишь громко закашляться, чтобы отвлечь внимание присутствующих. К моей внутренней радости, кашель сделал свое дело. Никто не зациклился на слове, высказанном мною по неосторожности.