Мы умели верить

Кто входил в его список людей, рисковавших заболеть, пренебрегавших осторожностью и, может быть, уже заболевших: что ж, Джулиан, определенно; Ричард; Эшер Гласс; Тедди – боже правый, Тедди Нэпплс, заявлявший, что однажды он смог провести в купальне «Мужского мира» пятьдесят два часа – он просто иногда прилегал поспать (под звуки секса и гремящей музыки) в приватных комнатах, которые снимали для утех пожилые мужчины, и питался «сникерсами» из автомата.

Тедди отказывался от тестирования, беспокоясь, что правительство может вычислить имена и использовать в своих целях, как во время холокоста. По крайней мере, так он говорил. Но, может, он просто боялся, как и все. Тедди писал докторскую по философии в университете Лойола и имел склонность оборачивать мудреными философскими концепциями зауряднейшие чувства. Тедди и Джулиан периодически были «в отношениях», но в основном Тедди просто парил между Кьеркегором, барами и клубами. Йель всегда подозревал, что у Тедди не менее семи различных компаний, и эту он ставил невысоко. Судя по тому, как он ушел. Может, его, как и Йеля, доконали слайды; а может, он просто решил проветриться, но Йель в этом сомневался. Тедди ждали другие места и вечеринки получше этой.

И был еще список знакомых, уже заболевших, скрывавших сыпь на руках, но не на лицах, жутко кашлявших, худевших, готовых к худшему – лежавших в больницах или вернувшихся умирать в родительский дом, а потом в местных газетах причиной их смерти укажут пневмонию. Пока таких было немного, но в этом списке имелось свободное место. Слишком много места.

Когда Йель наконец поднялся, он набрал воду в ладони и плеснул на лицо. Он ужасно выглядел в зеркале: круги под глазами, кожа позеленела. Сердце шалило, но это как раз было в порядке вещей.

Слайд-шоу наверняка закончилось, и если он посмотрит сверху на толпу, то сможет найти Чарли. Они смогут устроить побег. Даже поймать такси, и он будет сидеть, прислонясь к окошку. Когда они вернутся домой, Чарли помассирует ему шею, сделает чай. Он будет в порядке.

Он открыл дверь в холл и услышал коллективное молчание, словно все они затаили дыхание, слушая, как кто-то произносит речь. Только вот самой речи он не слышал. Он взглянул вниз, но в гостиной никого не было. Все перешли куда-то.

Он медленно спустился, надеясь, что его не застанет врасплох какой-нибудь сюрприз. Его бы вырвало от внезапного шума.

Но внизу, в гостиной, слышалось только шипение пластинки, крутившейся вхолостую, звукосниматель покоился на фиксаторе. Столики и подлокотники были заставлены пивными бутылками и недопитыми стаканами кубы либре. На обеденном столе остались канапе. Йель подумал об облаве, о каком-нибудь полицейском налете, но ведь это было частное владение, а они все взрослые люди и не делали ничего особо незаконного. Возможно, у кого-то был косяк, но в самом деле…

Сколько он пробыл наверху? Минут двадцать. Может, тридцать. Он подумал, что мог заснуть на той кровати, и сейчас уже часа два ночи. Но нет, его часы – если они не остановились – показывали 5:45.

Он просто тупил, а все ребята на заднем дворе. При таком доме обязательно есть задний двор. Он прошел через пустую кухню, через каморку, заставленную книгами. Там была дверь с окном, но она была заперта. Он вгляделся в окно, обхватив лицо ладонями: полосатый навес, ворох сухих листьев, луна. Никого.

Йель обернулся и стал кричать:

– Эй! Ричард! Ребята! Эй!

Он подошел к парадной двери – тоже, как ни странно, запертой – и стал возиться с замком, пока не открыл. На темной улице никого не было.

Нелепая мысль туманом окутала его ум – случился конец света, и этот апокалипсис накрыл всех, только про него забыли. Он рассмеялся на себя, но отметил, что ни в одном соседском окне никто не маячил. В доме напротив горел свет, как, впрочем, и здесь. В конце квартала светофор переключился с зеленого на желтый, а потом на красный. Йель расслышал смутное гудение машин вдалеке, но ведь это мог шуметь ветер. Или даже озеро. Йель надеялся услышать сирену, клаксон, собаку, самолет в небе. Ничего.

Он вернулся в дом и закрыл дверь. И снова прокричал:

– Эй, ребята!

Теперь у него было ощущение, словно его разыгрывают, словно сейчас они откуда-нибудь выскочат и будут смеяться. Но ведь это были поминки, разве нет? А они уже не подростки. У людей есть дела поважнее, чем строить ему козни.

Он увидел свое отражение в телевизоре Ричарда. Он был реален, он видел себя.

На спинке стула висела синяя ветровка, в которой пришел Эшер Гласс. В карманах было пусто.

Ему надо уходить. Но куда ему идти?

Пепельницы были полны окурков. Все докуренные как положено, не раздавлены в спешке. Комиксы Нико, аккуратно разложенные перед вечеринкой на журнальных столиках и на барной стойке, теперь были разбросаны в беспорядке – но это скорее говорило о том, что их читали – и Йель подобрал один с пола. Трансвестит по имени Мартина Лютер Кинк выдавал дурашливо коронную реплику Лютера Кинга о своей мечте.