Мы в порядке

Я киваю на спортивный корпус с бассейном, где во время учебы каждое утро плаваю в попытках освоить стиль баттерфляй — пока безуспешно. Еще я плаваю по вечерам, но об этом умалчиваю. Температура воды — всегда ровно двадцать шесть градусов. Ныряя, я будто погружаюсь в ничто, и это совсем не похоже на леденящее потрясение, к которому я привыкла дома. Никаких холодных волн, от которых немеет тело. Никаких течений, которые могут утянуть на дно. Вечером в бассейне совсем тихо; сперва я плаваю вдоль дорожки, а потом просто дрейфую на спине, разглядывая потолок, или же закрываю глаза, и тогда все звуки становятся неразборчивыми, далекими, и лишь один спасатель не сводит с меня глаз. Это помогает успокоиться, когда накатывает паника.

Но если я не могу отделаться от навязчивых мыслей ночью, когда бассейн закрыт, на помощь приходит Ханна.

— Я только что узнала поразительный факт, — говорит она обычно, сидя на своей кровати с учебником. И потом зачитывает вслух что-то о пчелах, деревьях или эволюции.

Чаще всего я долго не могу вникнуть в текст. Но когда мне все-таки удается переключиться, я узнаю, что крылышки пчел делают двести взмахов в секунду. Что деревья роняют листву не из-за смены сезонов, а из-за дождей. Что до нас было что-то еще. В конце концов что-нибудь займет и наше место. Я узнаю, что я лишь крохотная частица удивительного мира.

Я вновь напоминаю себе, что я в колледже, в общежитии, в своей комнате. То, что случилось, уже в прошлом. Все кончено. Как только возникают сомнения, я отгораживаюсь от них всем, чем можно: нашими кроватями, столами, шкафами, стенами, соседками по обе стороны комнаты, и их соседками, и всем зданием общежития, и территорией колледжа, и штатом Нью-Йорк.

«Реальны только мы, здесь и сейчас», — говорю я себе и засыпаю.

В шесть утра открывается бассейн, и я сразу иду плавать.

Какое-то движение отвлекает меня от мыслей. Мейбл убрала прядь волос за ухо.

— А где столовая? — спрашивает она.

— Ее отсюда не видно. Она с другой стороны двора.

— Ну и как тебе здесь?

— Неплохо.

— Я про людей, обстановку.

— Да все нормально. Обычно я обедаю с Ханной и ее друзьями.

— С Ханной?

— Это моя соседка. Видишь здание с остроконечной крышей? За теми деревьями?

Мейбл кивает.

— Там проходят занятия по антропологии. Пожалуй, мой любимый предмет.

— Правда? Не литература?

Я киваю.

— Это из-за преподавателей?

— Нет, они оба ничего, — отвечаю я. — Просто в литературе все слишком… неоднозначно, как-то так.

— Но тебе же это нравится. Все эти разницы в интерпретациях.

В самом деле нравится? Я уже не помню.

Я пожимаю плечами.

— Но твоя специальность все еще английский язык?

— Нет, я пока не выбрала основной предмет. Но почти уверена, что займусь естественными науками.

Кажется, на лице Мейбл мелькает тень недоумения, но затем она поспешно улыбается:

— А где ванная?

— Иди за мной.

Я провожаю ее за угол и возвращаюсь в комнату.

Мне вдруг начинает казаться, что три дня — это ужасно долго. А нам с Мейбл каким-то непостижимым образом придется заполнить каждую минуту. Однако затем я вижу на кровати ее шарф и шапку. Беру их в руки. Они даже мягче, чем в моих воспоминаниях, и пахнут розовой водой, которой Мейбл с мамой душат все подряд: себя, свои машины, все светлые комнаты дома.

Я прижимаю их к себе, пока не слышу шаги в коридоре. Вдыхаю запах розовой воды, запах кожи Мейбл, все те часы, что мы провели у нее дома.

Трех дней ни на что не хватит.

— Мне надо позвонить родителям, — говорит Мейбл с порога. Даже если она и заметила, что я держу ее вещи, то не подала виду. — Я писала им из аэропорта, но они все еще переживают. Завалили меня советами о том, как управлять машиной по гололеду, хоть я уже тысячу раз сказала, что не за рулем.

Она подносит к уху телефон, и я даже через всю комнату слышу голоса Аны и Хавьера, слышу их радость и облегчение.

(Маленькая фантазия: Мейбл появляется в дверях, замечает меня. Садится рядом на кровати, берет шапку и надевает ее. Берет шарф из моих рук и оборачивает его вокруг моей шеи. Берет мои руки и греет в своих.)

— Да, — слышу я, — самолет был нормальный… Не знаю, довольно большой… Нет, нас не кормили.

Она бросает на меня взгляд.

— Да, Марин здесь.

Захотят ли они поговорить со мной?

— Мне нужно кое-что проверить, — говорю я. — Передай им от меня привет.

Я выскальзываю в коридор и спускаюсь на кухню. Открываю холодильник.

Ничего не изменилось — мои подписанные пакеты с едой аккуратно сложены на полках. Мы можем приготовить равиоли и чесночный хлеб, кесадильи с бобами и рисом, овощной суп, салат со шпинатом, сушеной клюквой и голубым сыром или же чили кон карие с кукурузным хлебом.

Я остаюсь на кухне достаточно долго, чтобы к моему возвращению Мейбл уже ни с кем не разговаривала.

Глава третья

МАЙ

Я проспала будильник, но услышала, как Дедуля напевает что-то в гостиной. Он пел о моряке, который видит во сне свою девочку Марин. У Дедули почти не было акцента — ведь он жил в Сан-Франциско с девяти лет, — и все же пел он как стопроцентный ирландец.

Затем он постучал в мою дверь и громко протянул один куплет.