Мы вдвоем

Они часто переписывались по электронной почте, почти каждый вечер, о болезни Идо, и Амос каждую неделю звонил и справлялся, и, бывало, Йонатан сбегал от мыслей о болезни Идо и проводил шабат у Амоса и его жены Атерет в Йоркеаме. После долгих молитв, для которых Амос непременно одевался в белое, они выходили к озеру, прогуливались между дымящимися мангалами, и Амос рассказывал ему об инструкторе йоги Иноне Фархи, который занимался у самого Айенгара, великого индийского йога из Пуны, а после бесконечных скитаний вернулся к иудаизму («Но в этом возвращении к иудаизму есть немало страха, — сказал Йонатан, нахмурившись. — Страха, что вся свобода исчезнет, затворится стенами несгибаемой религиозности, которой все известно заранее, и только человек, выросший среди этих стен, умеет не всегда воспринимать их всерьез, ступать между ними без постоянного страха») и основал палаточный лагерь «Адама»[111] для еврейского служения телом и душой в Мицпе-Рамоне.

В Йоркеаме Йонатан немного отдыхал от уныния, овладевшего домом Лехави, и оставался на исходе субботы ночевать у Амоса и Атерет, а наутро первым автобусом ехал в «Адама», упражнялся до заката и возвращался в Иерусалим. Однажды он подошел к йогу Инону и попросил с ним поговорить, и когда они вышли пройтись, Йонатан обратил внимание на его прямую осанку, на высокий лоб и седые пряди, уже начавшие пробираться в его черную, окладистую бороду. Йонатан рассказал ему об Идо и спросил, стоит ли тому заниматься йогой, на что Инон ответил — конечно, ведь даже если упражнения его не вылечат, они придадут его жизни совсем иное качество. Он посоветовал «Старый дом» в Мусраре. «Там есть прекрасная наставница, ей почти семьдесят, и она творит чудеса, не упустите возможность с ней познакомиться», — подытожил он с надеждой в голосе. Когда он говорил, Йонатан уловил в его тоне искру безумия и пожелал себе, чтобы его свеча не погасла, чтобы его вера не поблекла, чтобы он не рухнул, как многие из вернувшихся к вере, под общепринятыми нормами «что другие подумают».

Йонатан возил Идо на семейной машине в «Старый дом» у площади Сафра, оставлял его возле входа и пускался на поиски бесплатной стоянки, но в итоге неизменно отчаивался и, не скрывая отвращения, отдавал деньги охраннику при въезде на парковку. Идо ждал его под исполинским тутовником, и Йонатан помогал ему подняться по безжалостно высоким ступеням арабской постройки.

Учительница всегда начинала с упражнений «приветствия солнцу», после чего переходила к дыхательной гимнастике.

«Сейчас я выдыхаю в сторону болезни и говорю ей: ты можешь выйти, продолжай свой путь. — Ее голос медленно проносился по комнате, растворялся в направлении Шхемских ворот и трех башен на востоке: храма Вознесения, колокольни Августы Виктории и Еврейского университета, что виднелись сквозь большие окна. — А сейчас выдох с силой, все тело с эмпатией провожает выходящий воздух. Болезнь — это всего лишь просьбы о помощи нашего тела, нужно просто понимать эти просьбы, это настороженность, ищущая дружбы, стена, ждущая, когда в ней появится наше окно».

В начале практика давалась Идо с трудом, мешало обилие слов, нанизанных на нить «напрягись-расслабься-напрягись-расслабься». Но после нескольких занятий он пристрастился к упражнениям и начал в больнице и дома повторять дыхательные комплексы и несложные позы, учившие его покорять невозможное.

Йонатан не мог уснуть. Он говорил себе: спи, Йонатан, строго повторял: засыпай, но тем только отогнал сон. Он поднялся, осторожно вышел из спальни и включил свет, бойлер, обогреватель — все, что могло помочь ему избавиться от мрачного холода, до дрожи пробирающего его — и сел за кухонный стол писать черновик речи для памятного вечера Идо. Он не мог сосредоточиться — мешали картинки, мечущиеся в его голове. Вдруг сквозь них пробился уверенный, громкий голос Гейбла: «Ничто не помешает ему стать отцом, сегодня уже известно, что при химиотерапии такого рода опасность лишения фертильности очень низка, но я все же вам искренне советую: не рискуйте, заморозьте. Это быстрая процедура, которую многие теперь проходят, вам в самом деле нечего опасаться».