Мы вернемся

– Общая тоже есть – на первом этаже. Но нас трое, думаю, сможем не стеснять друг друга и в нашей собственной.

Элис сокрушенно вздохнула – опять все подряд говорит вслух. В последние недели, когда реальность и сон перемешались, она начала думать вслух, чтобы родные и медперсонал ее точно услышали.

– Кстати, ты выбрала верную кровать – она теперь твоя. Я уже застелила чистое белье, Эван принес новый комплект подушек и одеяла. В шкафу ты найдешь пижаму и вещи – на первое время. Стандартный набор, который прибывает к нам после поступления новенького. В ванной тоже есть все, что нужно. Потом ты сможешь купить, что тебе нравится больше. У каждого по прибытии есть небольшой счет, на первое время хватит.

– А потом?

– Потом… Мы живем в огромном городе с кучей возможностей. Можно найти работу или получить стипендию и учиться… Можно даже выиграть в казино, если ты поцелована удачей.

– Здесь все это есть?!

– Все умирают, деточка. И врачи, и учителя, и монстры, и праведники. Кто-то начинает здесь новую жизнь, исполняет мечты… Но большинство – делают то, что привыкли, что было заложено в них изначально.

– Вот поэтому я и сижу без работы большую часть времени. – Из ванной появилась Вик в клетчатых пижамных шортах и свободной белой майке. Татуировки контрастировали с белой тканью, отчего любопытство Элис разгоралось с новой силой. – Меня учили убивать и командовать. Убить здесь никого нельзя, а про «командовать» я вообще молчу – в лучшем случае обзовут «бабой», как Родж, и отправят восвояси.

Вик распустила волосы и Элис восхищенно вздохнула. Свои-то она потеряла уже давно, как и часть ресниц. А тут прямо перед ее глазами белые-белые тяжелые пряди ниже поясницы. Красные всполохи в прическе вкупе с татуировками делали Вик этаким фриком, но Элис подозревала, что в чужой для нее реальности все эти рисунки и краски значили что-то большее, чем сиюминутное желание выделиться.

– Я пойду в ванную. Доброй ночи. – Побег был идеальным способом скрыть зависть и горечь.

В ванной комнате оказалось очень мило. Судя по всему, она была практически такой же по размеру, что и жилая часть комнаты. Душ со стеклянной дверью, большая ванна с кучей всяких тюбиков, стоявших по краям, раковина с огромным зеркалом над ней и держателем для зубных щеток. По цвету она была ярко-бирюзовая – и тут же напомнила глаза того самого соседа, что желал ей сил. На небольшом белом комоде возле раковины лежал пакет с ее именем. Элис открыла его и нашла там зубную щетку, тюбик пасты, несколько тюбиков крема и еще пару мелочей, нужных каждой девушке. Тот, кто выбирал все это, явно знал о ее предпочтениях: все эти тюбики и баночки были словно из прошлой жизни, когда она еще была в силах ходить по магазинам и выбирать себе косметику.

Элис решила принять душ, потому что отмокание в ванне грозило растянуться на пару часов и закончиться усталым сном прямо в воде. Сил на это не было, поэтому она разделась и прыгнула под жесткие горячие струи. По правде говоря, вода была слишком горячей, но Элис все еще чувствовала себя так, словно мерзнет. Это вполне могла быть фантомная привычка, оставшаяся из ее болезненной реальности. Элис до красноты растерла кожу жесткой мочалкой и, прижавшись лбом к стеклу кабинки, позволила себе заплакать. Пришлось зажимать рот рукой, чтобы ее истерические всхлипы не были слышны в комнате. Господи, она никогда столько не плакала, сколько делала это за один-единственный день в этом мире! Если так пойдет, она умрет от обезвоживания или попадет в психушку с нервным срывом. Ах да, она уже мертва, так что можно не переживать по поводу первого пункта. У судьбы странное чувство юмора: Элис так долго свыкалась с мыслью, что умрет, говорила об этом спокойно – хоть и избегала «запретного» слова, – но все равно, когда этот день настал, она плачет, истерит и пытается не свихнуться. Возможно, все это потому, что после смерти она не ожидала оказаться здесь, принимать душ и решать, что ей делать дальше. Она вообще ничего не ожидала.

Усталость брала свое, прогоняя истерику, и Элис, облачившись в голубую пижаму с простым клетчатым узором на рубашке, вышла из ванной в спальню, где горел одинокий ночник возле кровати Костры. Та уже лежала в своей постели, что-то читая.

– О, милая, все хорошо? Тебя долго не было…

– Все в порядке. Просто я отвыкла… Грелась. Простите, мисс…

– Зови меня просто Костра – не такая я и старая! Все в порядке – я воспользовалась общей.

Хоть Эван и сказал, что эта женщина не фея, было в ней что-то завораживающее, не дающее думать о ней плохо или не доверять. Одного взгляда в ее лучистые глаза хватало, чтобы почувствовать себя дома, чтобы укутаться теплом и заботой, словно любимым шерстяным пледом. Именно такой, по мнению Элис, и должна быть фея-крестная из детских сказок.

– Доброй ночи, милая. – Костра улыбнулась ей, но как-то слишком печально. – И помни: все будет хорошо.