Я внимательно оглядел другие Ли-2. Каждая заплата, заклепка, вмятина на них мне знакомы. Свой след на их оперении и фюзеляжах оставили снаряды зениток и ночных истребителей над Огере, Вальмиере, Пиллау, Ригой, Тильзитом, Инстербургом, Шталлуненом, Либавой… От бомб, сброшенных с Ли-2, горели доки в Пярну, на глазах у наших летчиков затонул транспорт в Мемеле, пылали склады, барки, цистерны, вагоны.
Не всем удавалось отделаться вмятинами и пробоинами. Прямым попаданием в пилотскую кабину был сбит и сгорел в небе Ли-2 капитана Ивана Ивановича Кукушкина. С командиром погибли второй летчик младший лейтенант Иван Андреевич Подвигалкин, воздушный стрелок рядовой Петр Иванович Терещенко. Успели оставить горящую машину израненные штурман Василий Степанович Прибега, радист Николай Сидоренко и борт-техник лейтенант Валерий Валерьевич Кожин.
Поймал себя на том, что думаю о самолетах, как о живых существах, способных чувствовать боль от осколков, страх из-за рвущихся рядом снарядов, радость от возвращения на родной аэродром. Конечно, металл не способен чувствовать. И все же мы, авиатехники, прошедшие почти всю войну, не поверим в это никогда. Слишком много собственных сил, заботы, тревоги вложили мы в эти машины, чтобы считать их просто металлом, умеющим летать.
Сквозь мерный шум дождя я услышал шаги. В палатку ввалился старший лейтенант Алексей Березюк, командир Ли-2. Он сбросил плащ-палатку, отряхнул ее, аккуратно повесил на гвоздь, вбитый в столб. Весело оглядел нас.
— Что пригорюнились, начальники тяги? Не обедали, что ли?
— Не обедали, — подтвердил Милюков.
— Дождя испугались, — определил Березюк.
Мы засмеялись. Дождем нас не испугаешь. Когда машину готовишь к вылету, погоду вроде бы и не замечаешь. Дождь, снег, град, мороз или жара интересуют тебя постольку, поскольку мешают работе. И не больше. Березюк перешел к серьезным делам:
— Моя машина готова?
Прошлой ночью, отбомбившись над Мемслем, он вернулся на аэродром, чтобы загрузить бомбы и лететь на Тильзит. Их не подвезли. Пришлось ждать. Полк давно находился над целью, а Березюк нервно ходил вокруг своего Ли-2. Наконец бомбы подвесили. Лететь или не лететь? Ведь все сроки вышли. Решили лететь. Цель нашли быстро. Полк сработал отлично, станция горела. Одинокий Ли-2 лег на боевой курс. Сбросили бомбы. Вспыхнули прожекторы, ослепив экипаж, ударили зенитки из всех стволов. Березюк отчаянно кидал машину из виража в вираж, из пике — в набор высоты. Прожекторы цепко держали цель. И вдруг разрывы снарядов, словно по волшебству, стихли. Ослепленный стрелок не сразу заметил ночной вражеский истребитель. Тот ударил очередью почти в упор.
Когда мы на стоянке осмотрели Ли-2, вывод напрашивался один: машина должна была упасть. Из этого полета экипажи извлекли урок — нельзя подходить к цели растянутой цепочкой.
— Готова наша машина, — борттехник Саша Захаров пробрался к своему командиру.
Вернувшись из полета, он вместе с наземными специалистами работал у самолета весь день. Когда ремонт закончили, он пришел в палатку и, сидя за столом, заснул. Разбудил его голос командира.
— Отлично, — улыбнулся Березюк. — От экипажа — всем спасибо. Начнем готовиться к работе в отрыве от базы. А ты, Саша, иди поспи. Это приказ.
С самого начала боевых действий полка Захаров летал в экипаже Н. И. Рыбина. Побывал до войны в разных переделках, под Актюбинском попал в аварию, память о которой — шрам у левого виска — осталась на всю жизнь. В полеты он рвался всем своим существом, видно, так уж на роду у него было написано, Родился-то Саша в деревне Красный Сокол Пижанского района Кировской области. Худощавый, русоволосый, он выглядел значительно старше своих тридцати лет. А может, война состарила. К Березюку его перевели совсем недавно.
Захаров ушел в Светляны. Техников и мотористов разместили в домах этой деревни. Но заглядывали мы туда редко, когда из-за нелетной погоды отменялись полеты. Ведь работа находилась всегда, и мы почти не уходили с аэродрома.
Дождь затих. Прошумел в вершинах деревьев ветер, срывая капли воды, повисшие на листьях и хвое. Запах сырой земли стал резким и сильным. Милюков и Мельников взялись за лопаты.
— Пойдем с нами, товарищ старший лейтенант, — подмигнул мне Василий. — Хоромы строить.
— Сейчас приду, — сказал я. — Портянки перемотаю и приду.
Хоромами Милюков окрестил ямы, которые наземный состав рыл для устройства в них землянок. Близились морозы, пришлось снова взяться за лопаты. То здесь, то там, у небольшого болотистого озерка и на пригорке, лежали груды свежевынутой земли. Она-то и сминала все другие запахи. Я поплевал на ладони и вонзил лезвие в глину.