Мы воплотим богов

Мне тоже это показалось бессмысленным, но надежда, что его поймут и простят, исчезла. Ближний левантиец, извергая ненависть, с грозным рыком подступил к Унусу, и лишь вытянутая рука капитана остановила его порыв. Унус отшатнулся, и Кайса перехватила контроль над телом, втягивая нас в свару.

– Чего вы не понимаете? – произнесла она, и от этих слов все умолкли. – Душа может родиться больше чем в одном теле. Я видела его братьев, да и сама – ходячее доказательство того, что душа не остается неизменной.

Все взгляды обратились к Тору, а после его перевода левантийцы с недоверием уставились на меня. Им, конечно, легко отвергать эту мысль, но всю жизнь такова была моя реальность. Недоверие левантийцев отрицало само мое существование. Я урод. Чудовище. Ходячая смерть номер три.

Даже теперь из ближайшего тела доносилось постоянное напоминание. Песня смерти вокруг не умолкала, пока один левантиец не откашлялся.

– А я верю, что этот человек – не тот, кого я встречал, когда шел с армией Чилтея, – сказал он через переводчика. – Но доминус Виллиус – слишком ловкий манипулятор, чтобы просто принять это… дикое объяснение.

– Иногда и самое странное оказывается реальным.

Левантиец вздернул подбородок, показывая всем видом, что менять свое мнение не намерен. Я вздохнула.

– Хорошо. Позвольте, я вам это докажу.

Я прислушалась. Кровь пылала во мне вечной обидой, которую я никогда не могла высказать. Я направилась к мертвому телу. Оно пело свою жалобную песнь, лежа возле чего-то вроде святилища – кучи камней, утыканных ветками и разрисованных какими-то символами. Это была женщина, похоже, умершая недавно, не больше нескольких часов назад. Опустившись на колени, я положила руку ей на лоб.

«Твой черед», – сказала Кайса.

– Мой… что?

Ни к чему не привязанная, я выскользнула вперед. Во рту вдруг появился вкус пепла, а за ним пришла тишина. Ни дыхания, ни неотступного стука сердца. Трудно даже представить, насколько шумно живое тело и как странно, когда эти звуки пропадают.

Как вода сквозь трещины, сознание постепенно распространялось по новому телу, отдавая мне контроль сперва над глазами, за ними над языком и губами, потом над руками, пальцами и, наконец, ногами. Голоса надо мной слились в бурю звуков, а Кайса просто сидела, глядя на меня и не обращая на крики внимания. Слабая улыбка тронула уголки ее губ, и на миг я решила, что она развернется и сбежит, и мне ее не поймать. Но она не бежала, просто улыбалась, наблюдая, как я дрыгаю руками и ногами.

Сесть оказалось легче, чем я ожидала. Значит, труп совсем свежий и без болезненной возрастной скованности, уже появившейся в моем теле. Люди вокруг ахали, но я наблюдала только за Кайсой. Она наслаждалась, глядя, как я испытываю нечто одновременно и ужасное, и восхитительно освобождающее, находясь в теле, защищенном от любого вреда, – ведь оно уже мертвое. Опыт, который мы с ней теперь разделяли, сближал – момент единения, заглушающий все обиды.

– Вообще-то, это довольно приятно, – произнесла я, почему-то удивляясь, что голос не мой. – Кроме пепла. Я вполне обошлась бы без вкуса пепла.

Все уставились на меня. Наверное, мне следовало устыдиться, что все видят, какое я чудовище, но сейчас, когда Кайса улыбалась мне моими губами и глазами, ничего ужасного я не чувствовала. Я такая, как есть, какой этот мир создал меня, и моей вины в этом нет.

И, как когда-то Кайса в теле Джонуса, я раскинула руки перед оторопевшими левантийцами.

– Ну, теперь вы мне верите? – произнесла я и в ответ услышала звон клинков.

Все смотрели на Тора, вопросительно и с укором.

Первым заговорил капитан, его голос звучал тревожно.

– Я не знаю, как чилтейцы относятся к смерти, – медленно перевел Тор. – Но у нас мертвое тело неприкосновенно до тех пор, пока не освобождена душа, а ты…

Он прервался. Капитан Рах заговорил снова, теперь уже быстро и обеспокоенно, и по кругу наблюдателей прокатилась рябь вздохов.

– Как ты там оказалась? – спросил переводчик. – Ты сказала, у тебя две души. Что ты сделала с душой Лепаты, почему можешь жить в ее теле?

Посмотрев на Кайсу, я увидела то же смущение, какое испытывала сама. Что-то изменилось. В вопросе не было любопытства, но присутствовал страх – и не перед говорящим и ходящим мертвым телом, как следовало ожидать.

– Я… ничего не сделала, – ответила я, переводя взгляд с Кайсы на левантийцев и прикидывая, не придется ли выбираться отсюда с боем. – Она была мертва. Души не было, только тело… как ящик.

Молодой человек начал переводить под нарастающий крик, и когда левантийцы бросились к нам, я, раскинув руки, закрыла собой Кайсу. Сил у моего неуязвимого тела было как после кварты Пойла, я рычала и бросалась на тех, кто готов был убить одну из своих, чтобы достать меня. Ничего удивительного, что Хана вечно не хотела расставаться со своими мертвыми шкурами, ведь такая мощь…

Я едва успела уловить быстрый взмах клинка, отблеск стали в слабом свете, а мгновение спустя он перерезал мне шею. Боли не было, лишь давление, когда острое оружие погрузилось в плоть, разрубая кожу, мышцы, жилы и кость.