Мы вовсе не такие

Живущая на воле стая волков способна за ночь играючи пробежать от пятидесяти до восьмидесяти километров. Я осознаю свою вину перед Чингисом за то, что не могу предоставить ему возможность как следует побегать. Ему приходится все время, словно какой-нибудь болонке, гулять на поводке. А мне хочется, чтобы ему у нас жилось лучше, чем его сородичам в зоопарке. Самым полезным делом для него была бы пробежка за велосипедом, но сейчас ведь зима. (Между прочим, и для собак это чрезвычайно полезно, хотя многие, кто видит бегущих за велосипедом собак, высказывают им всяческое сочувствие, а то и начинают громко возмущаться, понося «бесчувственного» хозяина.) Так что ничего не поделаешь — придется мне самому начать бегать рысцой. Поначалу волк пускается вскачь и озорными прыжками тянет меня за собой на длинном поводке, потом бежит медленней, потом немного отстает и заставляет себя почти тянуть. Первые дни наш бег на длинной дистанции длится не более четверти часа, но постепенно я все дольше и дольше не выдыхаюсь и вскоре совершаю уже довольно приличные пробежки. Как же благотворно может отражаться выгуливание волка на собственных легких!

Во время прогулки на пути попадается ужасно много такого, что следует хорошенько изучить и осмотреть со всех сторон. Каждый припаркованный автомобиль надо быстренько обежать и обнюхать, в пустые грузовики Чингис забирается даже внутрь, чтобы их тщательно обследовать. Теперь он перестал останавливаться и выть во время прогулок. Вероятно, потому, что больше не чувствует себя одиноко в моем обществе.

Но зато все чаще на него в квартире нападает безудержное веселье. То он схватит детский пуловер и вызывающе смотрит на меня, приглашая за ним побегать, чтобы отнять. Но Чингис теперь ведь уже умный волк, и, как только я начинаю ругаться, он тотчас же роняет свою «добычу» на пол. Потом он с задранным от восторга хвостом прыгает вокруг стола и «смеется». Уж очень ему хочется поиграть со мной в «пятнашки». То и дело он норовит схватить что-нибудь недозволенное: скатерть, хлебницу, салфетку, грелку для чайника — и смотрит вопросительно на меня. Он все больше входит в раж, и вот уже из скатерти вырван клок, а ковер вместе со стоящим на нем тяжеленным столом совершенно сдвинут вбок.

От того, кто чего-то достиг, всегда требуют еще большего. Теперь Чингис должен давать не только одну лапу, но и другую; должен «служить», сидя на задних лапах! Сначала ему это трудно и непривычно — с досады он даже хватает меня зубами сперва за рукав, потом за руку, но, слава богу, не прокусывает кожу до крови. Двух дней тренировок вполне достаточно для того, чтобы Чингис одолел такую премудрость, как «служить», сидя на табуретке. Правда, мне приходится протягивать ему руку, чтобы он мог опереться на нее своей широкой лапой. Постепенно я убираю руку все дальше и дальше, и очень забавно смотреть, как Чингис размахивает лапой в воздухе, ища опоры и боясь опрокинуться. Славное он существо все-таки!

Правда, после обеда это «славное существо» вцепляется мне зубами в ногу за то, что я на время уборки пытаюсь засунуть его в маленькую клетку, которая ему не по вкусу. Приходится его отлупцевать. Но он не обидчив. Вскоре после лупцовки волк уже весело играет со мной в саду. Из целой кипы газет, лежащей под лестницей, он вытаскивает по одной и разрывает на мелкие клочки, которые затем разбрасывает по земле. Вскоре сад выглядит так, как после сильного листопада, но только если бы вместо листьев на вишневом дереве росли страницы из «Морген пост», а на яблоне — из «Нахтаусгабе»… Заметив, что я подбираю обрывки бумаги, Чингис тут же начинает выхватывать их у меня из-под рук; кладет их перед собой, смотрит на меня и ждет, пока я подойду. А как только я подхожу, он их хватает в зубы и в последний момент уносится с ними прочь. Или по-другому: с газетой в зубах он несется прямо на меня, но пролетает мимо, да так близко, что чуть не задевает мои ноги. Но когда я пытаюсь его схватить или хотя бы опрокинуть на землю, он начинает описывать вокруг меня круги, подскакивает и отскакивает назад, делает ложные выпады. Как же он при этом радуется! Как же он доволен! Хвост, словно победный стяг, поднят кверху и мотается из стороны в сторону. Но я-то не всегда бываю рад этим играм. Иной раз он их затевает, когда я страшно тороплюсь по делам, а он хватает мою шляпу или шарф и не отдает. Однажды был случай, когда Чингис несся мне навстречу со скоростью курьерского поезда, а газета, которую он держал в зубах, накрыла ему глаза. Потеряв ориентировку, он изо всей силы ударился плечом о железный косяк калитки. Я, ей-богу, подумал, что он уже не встанет. Но нет, волки крепко сколочены: три минуты похромал — и все уже забыто.