Мы все актеры

Неправда, на душе не пусто, совсем наоборот. Рассветает, теплые клубы тумана катятся с одного берега узкого острова на другой. День настает яркий – прилежный взор следить бы мог полет Тани Сарматовой на раздутой юбке над каменистым плоскогорьем, где в расщелинах качаются желтые маки. Она довольно громко на неведомо у кого перенятом шаманском наречии посылает к шайтану и неподатливого Женю Безруких, и всю нашу мало оборудованную для веселья планету. Уже к вечеру, озирая сверху пустынную местность вблизи переправы на Ольхон, замечает – Валя Пармёнова с парнями лезет в пещеру. Во-он, заползает на брюхе тесным лазом, по уши вымазавшись глиной. А Женя Безруких в этот день не попался на глаза неопытной ведьме. Он еще на острове. Стоит с другом у подножья водопада. Спорят, заглушая шум воды, и голоса отражаются скалой, скрывающей их от Таниного неусыпного досмотра.

Теперешние Танины проклятья точно так же не досягали Жени Безруких, как раньше ее же приворотная ворожба. И не заметно было, чтобы обрушились на чью-нибудь голову вблизи. Вот разве овцы у бурятов дохли в то лето. Весь бурный период Таниного соломенного вдовства и самодеятельного ведовства Женя Безруких жил своей обычной, безгрешно размеренной жизнью. Реализовывал как умел гражданскую свободу одиночества. Бегал в шерстяном динамовском костюме холодными утрами по мокрым листьям. Читал самиздат, привезенный из Ленинграда. Без паники ждал утвержденья докторской. Обменивался на ходу приветствиями с недавними выпускницами иркутского университета. А уж они, при всей скромности одежд, были крепки той откровенной сибирской красотой, до которой Ренуару во всяком случае слабовато. Так или иначе, Женя Безруких подогрел ненависть Тани Сарматовой до такого градуса, что, ежели б узнал, то не в шутку встревожился.

Вот уж вторая безмужняя осень наступает Тане на пятки. Шелестить пожовкле листя, гаснуть очи, заснули думи, сердце спить. Тут ВАК (переводится как высшая аттестационная комиссия) снес яичко в Женин почтовый ящик – пришло извещенье об утверждении. В СЭИ пили, всяк согласно своему обыкновенью. То есть в основном допьяна, виновник же торжества весьма умеренно. И опять он, триклятый, ни ккк кому не присватался. Сразу за этим праздником приспел другой: на деньги из директорского фонда сыграли пышную футбольную свадьбу. Будто сорок отцов в полном согласии отдавали дочь. От общего вздоха облегченья повалился забор на спортплощадке, уж давно расшатанный высокой энергетикой игроков. В порядке величайшего исключенья молодым поднесли на блюдечке с голубой каемочкой ключи от двухкомнатной квартиры. Жаловать так жаловать. Да и было что дарить! Таня Сарматова уезжала насовсем, нянчить раннего внука. С нами крестная сила! Каково-то ей будет, без метлы полетавши, люльку качать! Ой горько будет, ой горько! Нет, это гости за столом кричат. А сами думают хором: получила эта девочка свою норму бед или жизнь догонит и еще добавит?

Хорошо ли, плохо ли, все фигуры разведены. Опять ложится черно-белая зима в лиственничные распадки. Встает поздняя заря, и четкой тушью проступают хрупкие ветви с шишечками, завязанными, как узелки – на память о событиях минувшего года.

ПОД ДЕРЕВОМ ЗЕЛЕНЫМ

Старую яблоню-антоновку видно от леса. Она накрывает ржавую крошащуюся крышу худшего по всей улице дома. Вот хозяин, зовут Петром. Враль, гордец, выдумщик. По призванью изобретатель, по профессии алкоголик. Лицо широкое, как лопата. Стоит, крутит крестообразный штурвал, нарезает трубы. Латает соседям разорванный в ложбинках летний водопровод. Второе мая, через забор канючит еще один дачник-неудачник: «Петь, а Петь…» Так и будут петь все праздники… пьешь урывками… Цыгановатая, нагловатая Петрова жена Зина, повариха из детсада, смотрит темным глазом – ходячим сглазом. Любовное согласие между несхожими супругами изначально обещало быть недолгим. Природа на всякий случай распорядилась сразу воспроизвести оба образца в близнецах Наде и Насте. Надя черноглаза, смазлива и увертлива. Настя дурнушка со смышленым взглядом и улыбкой клоунессы. Обе тут, темная головка и светлая. В первых строках нашего рассказа им лет по восьми. А вот и собака с наследственным именем Пальма. Стоит на крыше своей будки величиной с маленький сарай. Хотя, вообще говоря, красоваться нечем. Потомственная дворняга, букет кровей.