Мы все худели понемногу

— Хм, в квартире же есть телефон. Почему же ваш брат указал в договоре номер мобильника? — поинтересовалась я.

— Дело в том, что это не Женькина квартира, он ее снимал, — объяснил Сергей. Он вообще довольно часто менял жилье, хозяева пользовались его интеллигентностью и постоянно повышали арендную плату.

— Понятно, — протянула я. Заглянув в единственную комнату, я увидела мрачную картину: убожество немногочисленной мебели, которую хозяевам было не жалко оставить для жильца, разбросанные как попало вещи и в довершение всего — клочья пыли на полу.

— В комнате беспорядок, — тут же отреагировал мужчина. — Давайте лучше поговорим на кухне.

Мы прошли на маленькую кухоньку, казавшуюся более просторной из-за белого кафеля на стенах. Сергей включил электрический чайник, а когда вода вскипела, молча сделал нам обоим по чашке растворимого кофе. Я отпила глоток и удивилась: кофе оказался довольно вкусным.

— Итак, вы говорите, что брат ничего не рассказывал вам о покупке однокомнатной квартиры около метро «Войковская»? — бодро начала я.

Сергей кивнул:

— Ни слова. Вы знаете, мы с ним вообще мало общались. Мы ведь сводные братья, у нас одна мать и разные отцы. И соответственно, разные фамилии: я — Хомяк, а Женька — Привалов. Я родился от первого брака и потом, когда мама второй раз вышла замуж, воспитывался у бабушки. Мы с братом почти не виделись в детстве, к тому же у нас была разница в четыре года, огромная для детей!

Я быстро прикинула: Евгений Привалов 1976 года рождения, значит, Сергею Хомяку сейчас чуть больше тридцати. И еще я отметила, что ему чрезвычайно подходит его фамилия: такие же пухлые, как у хомяка, щеки и округлые формы, к которым обычно приводит чревоугодие.

— Так что по-настоящему мы познакомились в юности, когда я вместе с Женькой и его отцом отдыхал на Черном море, — продолжал мужчина. — К тому времени мама уже умерла. И знаете ли, мы совсем не понравились друг другу. Выяснилось, что у нас с Женькой нет ничего общего: на пляже он любил читать заумные книжки, а я — играть в домино, вечерами он опять-таки не расставался с учебниками, а я бродил по набережным. В общем, по обоюдному желанию мы с ним почти не встречались. И только позже, когда его отец-геолог погиб в тайге от энцефалита, мы стали поддерживать отношения. Все-таки единственные близкие люди на этой земле. Женька звонил мне в Брянск, я иногда приезжал к нему в Москву.

— Так вы из Брянска?

— Точно, — обаятельно улыбнулся Сергей, — у меня там ресторан. Правда, небольшой: я и за повара, и за директора. Из наемных работников — только официант, он же кассир, и посудомойка, она же уборщица. Это вообще мечта моего детства — чтобы люди вкусно ели. Мы с бабушкой жили тяжело, кормились с одного огорода. Это я сейчас такой толстый, — Хомяк похлопал себя по пузу, — а в детстве знаете какой тощий был? Можно сказать, сбылась мечта идиота: всегда быть при вкусных продуктах.

— А сейчас вас в Москву вызвали на похороны?

На лицо мужчины набежала тень.

— Нет. Кто бы меня вызвал? Ведь, кроме Женьки, у меня других родственников не имеется. Я приехал в Москву по делам, фритюрницу хорошую надо купить. Звоню в квартиру брата — никто не открывает. Что за черт, думаю, ведь звонил же ему предварительно, предупреждал о своем приезде! Ну, тогда я решил отправиться к нему на работу.

— А где Евгений работал?

— Вообще-то в нескольких местах. Он ведь был преподавателем, кандидатом наук. Но я знал, что Социальный университет имени Дейла Карнеги — его основное место работы, там он появлялся чаще всего. Да и к тому же этот вуз находится всего в десяти минутах ходьбы от его дома. Ну, вхожу я в вестибюль, — а прямо напротив двери висит Женькин портрет в черной рамке. И написано: «Деканат с прискорбием сообщает о смерти старшего преподавателя, кандидата наук Евгения Николаевича Привалова, трагически погибшего 17 марта сего года. Отпевание состоится 20 марта в 11 часов в храме Св. Варвары. Выражаем соболезнования родным и близким покойного».

Сергей глотнул остывший кофе и продолжил свой рассказ:

— У меня прямо ноги подкосились. Еле доковылял до деканата и говорю: «Это же я — родной и близкий покойного! Это же мой брат вчера умер!» Ну, тут сразу суета поднялась, какие-то женщины забегали, вызвали казенную машину и доставили меня на ней в морг. А там — Женька, в совершенно жутком виде — не лицо, а сплошное месиво. Ну, я дал денег кому надо, и к отпеванию его загримировали, хоть не страшно было смотреть. Потом мне в морге выдали его вещи: окровавленную одежду, ботинки. Я, как все это увидел, — зарыдал. Только тогда окончательно понял, что нет у меня больше брата. Вот так вот…

Глаза у Сергея заблестели, и, чтобы скрыть набежавшие слезы, он поднялся и стал мыть чашки. А поскольку теперь он стоял ко мне спиной, его голос звучал немного глухо: