Мы все обожаем мсье Вольтера

— Я возьму его на память о тебе, дорогой Камиль, вместе со смертью, что в нём находится. Это отучит тебя от презрения к ней. Избранники Бога избираются Им. Избранные Смерти тоже должны быть избраны самой Смертью, а не избирать её… Разница-то, может и незначительная, misero, но пренебрегать ею не стоит… — и, не слушая раздававшиеся за спиной яростные крики заключённого, прошёл в коридор каземата и захлопнул за собой дверь. Вышел в тюремный двор, кивнул Риго, который был рад поболтать с ним. Отец Жоэль хотел было спросить, исследованы ли камеры и удалены предметы, могущие облегчить самоубийство? Но пароксизм ненависти, заставивший его отнять у Сериза последнюю возможность уйти безболезненно и высокомерно, не удерживался в душе Жоэля, иссякал, словно вода в решете, и миновал. Самоубийство не было бы гибельно для этой души, ибо душа де Сериза давно была мертва.

— Как они? Хоть кто-то… кается?

Риго опустил глаза в землю.

— Я видел злость де Шатегонтье, отвращение и страх перед карой у Шомона… Лучше всех держался мсье де Сериз… — Аббат опустил глаза, поняв, что с сегодняшнего дня положение изменится. Он отнял силу Сериза. — Было и два преступных покушения, внушённых одиночеством и отчаянием.

— Кто?

— Мсье де Руайан и мсье де Шомон. Сейчас за ним следят постоянно, днем и ночью, через сменяющих друг друга караульных, полицейских чиновников или агентов, назначенных начальником караула. Все связаны, в смирительных рубахах.

— А Тибальдо ди Гримальди?

Глаза Риго вспыхнули и потухли.

— Жду-не дождусь казни. Это и вправду чудовище. Не утратил ни сон, ни аппетит, потребовал свечей, читает…

— Писание?

Риго нервно вздохнул.

— Романчик мсье Пиго. Пошлейший, жёлтый, откровенно развратный. Я догадывался, что большинство людей в глубине души презирает добродетель и плюет на честь, но столь явного пренебрежения ими не видел. Де Серизу предложили позвать священника. Сказал, что обойдется без бредовых напутствий, потом вдруг попросил позвать вас…

Распрощавшись с полицейским, отец Жоэль, миновав арочные ворота, оказался в гуще парижской толпы. Было тепло. С неба срывался снежок, но, не долетая до земли, таял. Отец Жоэль зашёл в серый проулок, снял с пальца перстень и нащупал крохотную пружинку. Под печаткой был махонький кусочек странного серо-чёрного вещества. Аббат вытряс его в топкую грязь и старательно растёр по булыжной кладке сапогом. Потом брезгливо закрыл перстень и, пройдя два квартала, швырнул его в Сену.

Глава 10. «…Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится…»

День, когда среди публики виновных повлекли на площадь к воздвигнутым эшафотам, отец Жоэль провёл в храме. Народ охотно стёкся на ужасающее зрелище, на торжественное празднество законов. Уличные проповедники вещали: «Вместо пустых сожалений и бездельной жалости да торжествовует мужественная нечувствительность, каковую внушает отвращение к злодеяниям, и каждый, видя в виновных врагов Божьих, да не обвинит казнящего за отмщение жесточайшее, но прозревает в нем только справедливость закона. И каждый распространит повесть о их в недрах собственного семейства, раскроет детям и запечатлеет в их юной памяти образ преступления и возмездия, любовь к законам и к отечеству, уважение и доверие к властям…»

Обезглавленные тела, выброшенные на свалку, кои запрещено было хоронить на освященной земле, мерещились отцу Жоэлю весь день. Под вечер он покинул храмовые пределы и направился домой, однако, не сделав и сотни шагов, остановился. Два голубя весело прыгали по булыжной мостовой, похоже, тая в негромком грудном курлыкании любовное чувство. Увы, оно было грубо опошлено — их насмешливо и язвительно облаяла холёная болонка, в которой де Сен-Северен с изумлением узнал Монамура. Аббат огляделся в поисках хозяйки и тут же заметил её на скамье бульвара вместе с Одилоном де Витри.

— Господи, ну зачем, зачем им было это нужно? Чего им не хватало? — старик недоумевал, удивлённо разводя руками.

Аббат уразумел, что они вернулись с Гревской площади. Священник понимал, что ему всё равно придётся услышать все ужасающие подробности казни — не сегодня, так завтра, но предпочёл бы оттянуть этот срок. По обречённому выражению лица отца Жоэля графиня поняла, насколько мало он расположен слушать о произошедшем, и пощадила его.