Мы все - осетины

Фима, судя по дернувшейся верхней губе, хотел ответить мне какой-то резкостью, но так и замер, пораженный неожиданно пришедшей мыслью.

— Беженцы, — задумчиво протянул он. — А что, это идея…

— Ага, — не удержался я от подколки. — Сфотографируй то что здесь творится, а потом можно сделать заголовочек типа "осетинские сепаратисты отбирают у грузинских матерей их детей". А? Каково? И бритиши будут в полном восторге…

— Фу, как грубо и непрофессионально… — скривился Фима. — Тоньше надо работать. Хотя, если подобрать правильный ракурс, этак вот примерно: детская мордашка со слезами на глазах торчит из окна, мать тянет к ней заломленные в отчаянии руки, кто она по национальности один черт никто не поймет, а где-нибудь сбоку маячит амбал-спецназовец с бездушным лицом… Этакая воплощенная непреклонность при виде материнского горя…

Мой одноклассник прицеливающимся взглядом окинул толпу на площади, задумчиво шевеля губами… Я смотрел на него со все возрастающим удивлением, надо же, я-то просто пошутить хотел, а он…

— Нет, — с сожалением махнул рукой наш фотограф. — Ни хрена из этого не выйдет. Слишком много их тут собралось, обязательно мелькнет кто-нибудь на заднем фоне, у кого будет на морде светится непреодолимое желание скорее запихнуть своего отпрыска в автобус и сразу станет ясно, что передний план сплошная лажа. Нет, даже пытаться не стоит. А ты молодец, дельные предложения рожаешь, даром что художник.

В ответ на этот сомнительный комплимент я что-то неразборчивое пробурчал себе под нос, что-то такое, что при большом желании и изрядной доле воображения можно было принять за согласие. За него мое бурчание, судя по всему, принято и было.

— Ничего, черт с ними с этими беженцами! — подпрыгивал от нетерпения Фима. — У меня глядя на них созрел в уме просто гениальный кадр. Просто пальчики оближешь что за кадр. Я тут по дороге подходящий домик наблюдал. А ну-ка пошли скорее…

Недоумевая, что же еще могло прийти в голову нашему неугомонному фотожурналисту я в несколько растрепанных чувствах после увиденного послушно побрел за ним вдоль улицы. Вскоре Фима остановился как вкопанный возле изуродованной прямым попаданием пятиэтажки. Артиллерийский снаряд влетел прямо в подъезд на уровне второго этажа, напрочь высадив стекла в лестничных окнах, обрушив сразу два марша ступенек и обвалив вниз перекрытие площадки. Из жильцов скорее всего никто не пострадал, да и сам ущерб был не слишком значительным, разве что попадать в свои квартиры людям теперь предстояло по наскоро сколоченной из досок стремянке. Однако смотрелось это все достаточно впечатляюще, особенно если сильно не приглядываться и смотреть с определенного ракурса, который на раз вычислил опытным глазом Фима.

— Вот! — ликующе произнес он. — Это то что нужно! То что доктор прописал! Настоящий Сталинград!

Еще раз примерившись к видоискателю, он, от избытка чувств хлопнув меня по спине, сунул мне в руки фотоаппарат.

— Оцени диспозицию, Андрюха!

Да, в чем, в чем, а уж в профессионализме Фиме не откажешь. Действительно, отсюда, покореженный взрывом подъезд смотрелся настоящими руинами, а если чуть-чуть поиграть объективом, добиваясь такого положения, когда в кадр не будут попадать окна жилых квартир, то картина и вовсе получается вполне удручающая.

— Как тебе? Скажи гениально?

Маэстро все не мог успокоиться и ожидал восхищения и похвалы.

— Ага, — довольно кисло согласился с ним я. — Но ты же не хотел снимать разрушения в городе.

— Тут особый случай, братишка! Погоди, сейчас сам все увидишь!

Фима принялся хищно озираться по сторонам, и вдруг целеустремленно, как собака взявшая след, затрусил вокруг дома. Я двинулся следом, гадая, что собственно разыскивает мой приятель. Долго оставаться в неведении мне не пришлось, потому что искомое было обнаружено уже через несколько минут, активного прочесывания местности. Во дворе дома, на лавочке у подъезда грелась на солнышке старушка божий одуванчик, высохшая и согбенная годами, опирающаяся на самодельную деревянную клюшку. Завидев ее Фима устремился к ней, как утопающий к спасательному кругу.

— Здравствуйте, бабушка, — с приторной ласковостью поздоровался, почтительно кланяясь, мой одноклассник.

— И ты здравствуй, милок, — судя по говору бабулька оказалась своей, русской.

Что впрочем было неудивительно, в Цхинвале проживает довольно много русских. В основном вот таких же вот стариков, которые не видят смысла срываться и уезжать куда-то перед смертью с насиженных мест и плевать хотят на все размежевания когда-то единых республик.

— Бабушка, хотите заработать сто долларов? — с места в карьер перешел в атаку Фима.

Бабулька склонила морщинистое ухо, непонимающе вглядываясь в нас мутными тронутыми старческой катарактой глазами.

— Кого сто, милок?

— Долларов, бабуля, долларов… — сладко пел мой одноклассник пританцовывая на одной ноге от нетерпения.

— Это кто ж такие будут, сынок? — натурально удивилась бабушка, повергнув нашего фотографа в некое подобие шока, и вызвав у меня вполне искреннюю улыбку.