Мы всякую жалость оставим в бою…

Siehst du im Osten das Morgenrot?
Ein Zeichen zur Freiheit, zur Sonne!
Wir halten zusammen, auf Leben und Tod,
Lass' kommen, was immer da wolle!
Warum jetzt noch zweifeln,
H"ort auf mit dem Hadern,
Denn noch fliesst uns deutsches
Blut in den Adern.
|: Volk ans Gewehr!:|

Viele Jahre zogen ins Land,
Geknechtet das Volk und belogen.
Das Blut unsrer Br"uder f"arbte den Sand,
Um heilige Rechte betrogen.
Im Volke geboren
Erstand uns ein F"uhrer,
Gab Glaube und Hoffnung
An Deutschland uns wieder.
|: Volk ans Gewehr!:|

Deutscher, wach auf, und reihe dich ein,
Wir schreiten dem Siege entgegen!
Frei soll die Arbeit, frei woll'n wir sein
Und mutig und trotzig verwegen.
Wir ballen die F"auste
Und werden nicht zagen,
Es gibt kein Zur"uck mehr,
Wir werden es wagen!
|: Volk ans Gewehr!:|

Jugend und Alter — Mann f"ur Mann
Umklammern das Hakenkreuzbanner.
Ob B"urger, ob Bauer, ob Arbeitsmann,
Sie schwingen das Schwert und den Hammer
F"ur Hitler, f"ur Freiheit,
F"ur Arbeit und Brot.
Deutschland erwache,
Ende die Not!
|: Volk ans Gewehr!:|

Посидели мы с ребятами ещё немного, как раз перерыв устроили небольшой, решили покурить выйти, стоим, ребята мои впечатлениями обмениваются, я с ними немного постоял, решил в зал вернуться. Сел за стол, плеснул себе водки, только заглотил, посыльный влетает с телефонограммой из штаба. Приказ Главкома — с пленными нашими делать что хотим, но не отпускать. Хоть в лагерь сдать, хоть к стенке поставить. Тут опять наши вернулись, давай опять мы спиртным накачиваться. Поддали хорошо. И решил я ребят порадовать своих, ведь каждый день под смертью ходят. Вспомнилось тут, как я к Севе в Испании в гости ездил, поднялся и говорю;

— Друзья мои, мы все здесь собрались, чтобы отметить праздник. Первый наш Новый год. Но какой же праздник без дам?

Все смотрят на меня и не понимают, а я ординарца поманил и командую ему громко: пленных женщин сюда, всех. Детей — в лагерь.

Тут господа офицеры мои сразу повеселели, заулыбались, сразу посуда наша зазвенела, ребята стали до кондиции себя доводить срочно. Минут десять прошло, дверь в наш офицерский зал распахнулась, вталкивают к нам японочек. Те в кучу сгрудились, плачут, видно, солдатики их по дороге успели пощупать малость. А ребята мои собрались толпой и рассматривают их. Выбирают. Нас-то, офицеров-лётчиков почти двести человек, а их — всего двадцать шесть, да двоих детишек оставили в казарме. Я сижу, любуюсь на картинку, тут офицерики мои пошептались, помитинговали, потом политуполномоченный ко мне подходит:

— Господин майор, офицеры нашего соединения единодушно постановили предоставить вам право выбрать себе первому.