Мы встретились в Раю…

Когда все трое вернулись в кабинет главного, конца собранию еще видать не было. Говорил Целищев: я помню целину с самого начала, с пятьдесят четвертого. Нас, зеленых студентов факультета журналистики, посылали на Казанский вокзал — брать интервью у отъезжающих… — при слове отъезжающие по помещению прошел легкий шелест, а лицо Того, Кто Висел На Стене, утратило веселую лукавинку: слово в последнее время обрело новый смысл. Тогда мне казалось, как ни в чем не бывало, продолжал Игорь, что люди едут на целину от неустроенности, безвыходности: нелады в личной жизни, отсутствие человеческого жилья и надежды на его получение, мизерная зарплата… — ясно, что Игорь клонит в сторону, идеологически верную: иначе просто не умеет, — но делает это как-то очень уж в обход, и речь его вызывала пока одно недоумение. Я сочинил тогда популярную песню, под которую отправлялись эшелоны целинников, но все равно ничего не понял. Арсений вспомнил, как всем своим четвертым «а» они разучивали и вдохновенно орали Игорев опус на уроке пения, нисколько не задумываясь, что более дальних краев, чем те, где они упражнялись в вокале, пожалуй, и не существовало, так что ехать, например, и м или их родителям, получалось, просто дальше некуда. По велению сердца я проработал несколько лет в целинной газете, продолжал Целищев, но и в те годы еще ничего не понял… К чему же он клонит? пытливо спрашивал глазами то у Ослова, то у зама, то у Вики Тот, Кто Висел На Стене, но ответа не получал и чем дальше, тем сильнее и суровее супил брови. В третий раз я прикоснулся к целине, когда ездил туда с бригадой ведущих актеров и режиссеров советского кинематографа. Как раз в те дни на целину прилетал Хрущев, и… — теперь уже не шелест — ропот! прошел по кабинету. Целищев уловил его и развел руками с виноватой улыбкой: дескать, что поделаешь, коль такой человек был?! Не было! помрачнели лица тройки хозяев, а на лицо Того, Кто Висел На Стене, нашла предгрозовая туча: НЕ БЫЛО! Интеллектуалы едва сдержали улыбку, что Вика усекла тут же. Мы смотрели на колосящиеся стада тучных пастбищ, но и тогда ни я, ни киноработники ни бельмеса не понимали: целина и целина… — еби ее мать, не смог не добавить Арсений про себя: так необоримо напрашивалось добавление и по смыслу, и по интонации, весь дух и вся логика русского языка стояли за добавление! Сегодня, прочитав книгу всем нам дорогого товарища Леонида Ильича Лично, я опять не понял ничего! Это уж слишком! В кабинете началась буря, а Тот, Кто Висел На Стене, сжал кулаки и несколько привысунулся из рамы. Но Целищева несло: от вдохновенного волнения он ничего не видел вокруг. И только после глубочайшего и содержательнейшего доклада самого нашего главного редактора Прова Константиновича Ослова пелена спала с моих глаз: я понял, каким сияющим светом какие героические страницы какой уникальной истории какого великого народа — строителя Коммунизма — Светлого Будущего Всего Человечества — озарил Леонид Ильич Лично на страницах своего — я не боюсь этого слова — гениально-высокохудожественного произведения. Только сегодня я, наконец, осознал, какое место занимает целина в моей жизни, в жизни моих друзей, моей страны. Я предлагаю послать в адрес Леонида Ильича Лично телеграмму с благодарностью за то, что он своей книгою придал нашим жизням смысл, ранее в них напрочь отсутствовавший, и с обещанием трудиться еще лучше, а Прову Константиновичу, в знак общей признательности, коллективно вылизать, извините за выражение, жопу!

Выкарабкался наконец, просветлело лицо Того, Кто Висел На Стене.

61. 15.20–15.21

Стоя в общей очереди к голой ословской заднице, Арсений размышлял: не знать Целищева — можно подумать, что он издевается. Как все же смешно и страшно: люди, которых только что видел за чайным столом, те самые люди, которые на первый взгляд отличаются друг от друга, имеют собственные судьбы, заботы, семьи, детей, некоторые даже — мыслят на досуге; люди, к которым можно, скажем, пойти в гости или встретиться где-нибудь в бане или на стадионе, — эти самые люди по какой-то незримой команде вдруг начинают говорить и писать одинаковые бессмысленные слова, становятся похожими друг на друга до однояйцовости и непохожими на людей. Они, по сути добровольно — ибо кто принуждает их всерьез? кто грозит им отнятием жизни или свободы, их собственной или их родных? — начинают служить идиотской Идеологии, словно не понимают, что она неотвратимо и необратимо уродует их. Как древнеегипетские жрецы, которые очищались перед своими богами кастрацией, люди сии добровольно кастрируют души. А может ли кто родиться от скопцов?..

62.