Мы здесь живем. Том 2

Ни одного из своих сторожей из КГБ ни разу за трое суток я так и не увидел. Возможно, что они просто лучше работали и не бросались в глаза.

Но в конце третьих суток они появились. Их было несколько человек, и, как всегда, они вели себя нагло. Ходили за нами по магазинам. Когда мы уже выехали на вокзал, двое из кагэбэшников сели вместе с нами в вагон метро. Одна из моих знакомых, сопровождавшая меня, обратилась при людях к одному из них с вопросом:

— Вы хоть знаете, за что вы преследуете его, — она показала на меня, — вам это объясняли или нет?

Агент смутился, растерялся, что к нему открыто обращаются в вагоне и при народе. Он стал что-то лепетать, примерно так: «Я никого не преследую и еду просто так, как и все советские люди, вы обознались». И т. д.

Но вот нам выходить на Ярославском вокзале. Выходят и они. Когда я подошел к окну кассы пригородного сообщения, то ко мне наклонился тот самый кагэбэшник, с которым общалась моя приятельница в вагоне, и что-то мне проговорил. Я по своей глухоте ничего не расслышал, но приятельница, которая стояла рядом, слышала и пояснила мне. Оказывается, он сказал мне:

— Бери сразу до самого места, до Александрова, так лучше будет.

Стукачи эти проводили меня до самого дома в Александрове.

В Александрове мне пришлось заново устраиваться на работу и вообще как бы начинать новую жизнь. Теперь каждую свою поездку в Москву я встречался прямо на перроне Ярославского вокзала со своими штатными сторожами в штатском. Они меня встречали у электрички и следовали за мной по пятам всюду, куда бы я ни ехал или шел в Москве. Иногда меня это развлекало. Я знал многих из них в лицо и скоро привык к их присутствию. Когда же мне необходимо было от них отделаться, я уходил от них. Мне и сейчас кажется, что это мне удавалось.

Мне неизвестны настоящие мотивы поведения КГБ в отношении меня лично после написания мной книги «Мои показания». Могу только высказать некоторые свои выводы и догадки, перемежая их с известными мне фактами.

Ограничились ли бы органы госбезопасности только слежкой за мной? Или же они решили покарать меня за утечку информации о лагерях для политзаключенных, но не сразу, а выбирая для этого наиболее подходящее время и обстановку?

Сам я не остановился только на распространении своей книги. Я стал писать письма в различные общественные организации с предложением расследовать положение в лагерях и тюрьмах. Мной были написаны такие письма в советское общество Красного Креста, персонально некоторым писателям и общественным деятелям, деятелям культуры и науки, письмо главному редактору «Литературной газеты» А. Чаковскому в ответ на его позорное письмо о политзаключенных.

Эти письма я отправлял открыто по почте, и они не могли пройти мимо КГБ. Поэтому-то с меня и не спускали глаз все время. Не надеясь на реакцию наших общественных организаций и «гуманистов», я обратился с письмом аналогичного содержания к тогдашнему Генеральному секретарю ООН У Тану.

На все эти письма и заявления я получил только два ответа. Один ответ пришел от Красного Креста. От имени этой организации мне ответил тогдашний исполняющий обязанности Председателя общества Красного Креста Захаров. Ответ этот опубликован в одном из изданий моей книги. Вот примерное его содержание: «Люди, поднявшие руку на завоевания Октября, заслуживают не поблажек и снисхождения, а суровой кары». Нет нужды комментировать этот ответ. Хочу только добавить, что, находясь уже в тюремной камере, где-то в 1968–1969 году я своими ушами слышал по радио Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении исполняющего обязанности Председателя Правления советского общества Красного Креста и Красного Полумесяца Захарова орденом Трудового Красного Знамени. В указе говорилось, что Захаров награжден этой наградой в связи с каким-то своим летием, за большие заслуги перед государством и пр., и пр., что обычно пишут в таких случаях в указах. Думаю, это сообщение тоже не нуждается в комментарии — оно полностью раскрывает и само государство, и тех, кто ему служит.

Второй ответ, полученный мной в Александрове, был от писателя К. Симонова. Вот примерное содержание: т. Марченко, я ознакомился с Вашим письмом о положении в политлагерях и согласен с Вами, что общественность должна принять участие в расследовании того положения, которое там существует. С этой целью я направил ваше письмо в компетентные органы для дальнейшего расследования. По получении ответа я обязательно и безотлагательно информирую вас.