Мы здесь живем. Том 2

Вот и примерные цифры: 10 месяцев или год раньше и 2–3 месяца сейчас. Пропускная способность тюрем таким образом выросла примерно за три пятилетки в пять раз.

И если, к примеру, Бутырки и Таганка в Москве вместе пропускали через свои ворота в год 100 тысяч арестантов, то теперь одни Бутырки пропускают за тот же год 250 тысяч. Можно закрыть Таганку стало?

А это опять же как смотреть на это дело. Не знаю, как поступил бы тут гнилой капитализм, который только и знает, что изыскивает способы поиздеваться над человеком. Вряд ли бы закрыли одну из тюрем, если они обе переполнены всегда.

Если опросить бывших арестантов Москвы по годам, так чтоб получить картину обитаемости тюрем столицы за каждый год советской власти, то не найдется такого и одного года, когда б тюрьмы [не] были переполнены в два раза.

Если общая камера рассчитана на 16 человек, то есть в ней 8 2-ярусных коек, то никогда в ней меньше 40 человек не бывает. Статистика в секрете. И от мирового империализма, и от собственного народа.

Каждый раз, когда я попадаю в тюрьму, я пытаюсь получить о ней картину поточнее. Всегда можно найти людей, которые сидели в той или иной тюрьме еще мальчишками, то есть лет пятнадцать-двадцать назад. Ответ от них всегда один: тут всегда как кильки в бочке.

И разумнее было б оставить Таганку и хоть немного приблизить к норме их обитаемость.

Но вооружась вечно живым и единственно верным учением о переустройстве мира, в СССР пошли другим путем. И убили сразу не двух, нет, зачем мелочиться, а сразу трех зайцев: во-первых, ликвидировав Таганку, нажили пропагандистский капитал, во-вторых, экономия средств на содержание арестантов — ликвидация целого комплекса, там же и потребление электроэнергии, и радиосеть, и канализация, водопровод и все, все, что положено иметь современной тюрьме столицы, и, в-третьих, арестантам остается теснота со всеми старыми неудобствами. У нас и на воле с жильем проблема, так неужто арестантов лишать этой же проблемы. Да и не будет это уже нашей отечественной тюрьмой, если новичок не будет обживаться в камере со спального места на полу у унитаза.

А есть еще одна сторона этого вопроса о сокращении преступности в СССР.

В военные и послевоенные годы, говорят, у нас было в лагерях несколько десятков миллионов. Сейчас, конечно, меньше. Но это не означает, что преступность с тех пор сократилась. А если даже и сократилась, то настолько ли. <…>

Преступления и правонарушения совершаются, например, сейчас те же, за что в 1940-е годы человек по суду получал лагерь и клеймо «судимый», но сейчас не за каждое из них он в лагере и не всегда «судимый».

За колоски сейчас могут и не осудить, если и соберешь. За прогул? Да их полно, даже больше, чем когда-либо. А мелкое хищение? Например, работники сахарного завода носят домой сахар под одеждой. Раньше — лагерь. А сейчас? Обычное явление — стыдят на собрании и реже — штраф.

Да и сроки не те. Раньше было до двадцати пяти лет. И если ежегодно идет пополнение болынесрочников, то, конечно, их за десять лет накопится десятки миллионов. Но если давать по три и семь лет, то за те же десять лет пройдет через лагерь людей в два и более раза больше. То есть сумма отсиженных в лагере лет будет меньше и людей находится одновременно в лагерях меньше, но пройдет их через суд и лагерь все равно больше.

А как выглядит в этом плане практика ежегодных мартовских «химических» амнистий?

Преступников и правонарушителей «амнистируют» после приговора к лагерю с обязательной (под конвоем!) отправкой на стройки народного хозяйства (не обязательно на химические) или на уже действующие (например, на Волгоградский тракторный завод!). Если он честно отработает свой срок, то ему судимость не засчитывается.

Интересно, как наша статистика поступит с этой категорией полузэков?

Опять же убивают нескольких зайцев: эти люди не войдут в статистику как зэки; их можно показать и иностранцам, вернее, не их самих, а те стройки, на которых они — основная рабочая сила; и выгоды экономические — вместо трудармий Троцкого и трудлагерей Сталина и его преемников.

Вот где работки-то для специалистов: экономистов, социологов, юристов, ученых-обществоведов. Но им, как и всему нашему обществу, не до этих мелочей. Им коммунизм надо строить. Быстро, дешево и удобно. Сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня.}

* * *

21 августа меня вызывают из камеры на суд. Сначала ведут в тюремную парикмахерскую: перед судом и присутствующими в зале ты должен предстать в приличном виде.

Попробовал я побриться лезвием, которое мне дал парикмахер-зэк, но от первого же прикосновения к щетине чуть не взвыл от боли. Этим лезвием, поди, уже не один десяток побрили таких, как я. Попросил я другое лезвие, но на меня так посмотрели, будто я попросил гранату.

— Ведите меня обратно, — сказал я надзирателю.

И тот с равнодушным видом препроводил меня обратно в бокс. Скоро ко мне втиснули еще одного, молоденького грузина. Он был здорово исполосован бритьем и то и дело слюнявил носовой платок, обтирая с лица кровь на многочисленных порезах.