Мы здесь

В уме на мгновение ярко, выпукло предстала картинка, словно писатель видел ее глазами какого-то другого мальчика: сцена двадцатилетней давности. Она мелькнула так быстротечно, что в мозгу у него не успело толком отложиться, что именно она показывала – только то, что однажды, сумеречным зимним предвечерьем где-то в Висконсине, этот самый мальчик распался на куски, а эта вот женщина и ее трое братьев были вроде как попыткой мальчика окружить себя чем-то таким, что он мог понять, – но оказалось, что даже люди из его собственной головы не были ему друзьями. Это разобщение вышло на редкость скверным, и в какую-то незапамятную неделю он убил всех членов своей семьи – медленно, методично, одного за другим, – а также еще нескольких человек (в этом он себе впоследствии так и не сознался), чьи тела потом так и не были найдены.

Ноги у литератора безвольно подкосились, и он пал на колени.

– Нет! – отчаянным голосом выкрикнула Доун. – Дэвид! Сейчас же встань!

Но… зачем? Стоит ли оно того? Да, возможно, он станет отцом. Ну и что? Он и это сведет насмарку, со всей своей наследственностью. Плохой отец и посредственный писатель, вор и обманщик. Стоит ли влачиться по жизни еще сорок лет в доказательство этого факта? Если персонаж толком не вписывается ни в одну из сюжетных линий, то не лучше ли им поступиться, вымарать его?

– Ну так делай это, – промямлил он, глядя снизу вверх на стоящего рядом Меджа. – Забирай мою жизнь, если ты этого хочешь.

Доун пыталась подобраться к мужу, но никак не могла протиснуться за автомобиль. Что-то мешало ей – а может, кто-то, причем не один (чувствовался какой-то неприятный встречный напор, вроде гнилостного мусорного ветра, от которого душу бередило неизъяснимо тревожное волнение), хотя видела она лишь Меджа. В попытке позвать на помощь учительница крикнула отчаянным, последним голосом – ведь должен же ее услышать хоть кто-то в этих домах вдоль улицы! – но, как в дурном сне, горло у нее перехватывало мутное отчаяние.

И вот, слава тебе господи, на ее крик кто-то откликнулся – еще одним криком.

Отведя взгляд от Дэвида, который сейчас на коленях стоял возле машины (ее машины, их машины, той машины, где Доун уже представляла себе два детских креслица на заднем сиденье, машины, которая через какие-то год-два наполнится детским воркованьем, пением, капризным «Ну мы ско-оро прие-едем?» и радостным повизгиванием при игре в угадайку), она увидела стремительно бегущую вдоль дороги пару.

Вернее… нет. Это вначале показалось, что бежит пара, а на самом деле бегунья оказалась одна: высокая худая женщина.

Что именно задумал Медж, Кристина поняла сразу.

– Медж, нет! – крикнула она на бегу.

Тот делал глубокие медленные вдохи, чередуя их с резкими, по-бычьи мощными выдохами. И с каждым этим выдохом он словно накачивался животворным светом, становясь все четче, ярче, фактурней.

– Медж! Медж! – снова закричала Крис. – Ты думаешь, тебя не видит Лиззи?

– Не пытайся… – начал было огрызаться он в ответ.

– Заткнись, понял?! – задыхаясь, рыкнула молодая женщина, подбегая к нему. – Лиззи нет в живых, но это не значит, что она ушла. И она любила тебя!

– Меня она не любила, – буркнул Медж в ответ. – Она любила Кэтрин. Потому-то и…

– Кэтрин была ей подругой, и это никуда не денется, потому что было. Но любила она тебя. Лиззи сама мне это сказала.

– Прислушайся к ней, Медж, – раздался голос Клаксон.

По недвижным, строптивым глазам Меджа было видно: он знает, что к этим словам следует прислушаться, но не желает им внять.

– Все равно, – покачал он головой. – Ее нет: ушла.

– Медж, не делай этого, – послышался еще один настойчивый голос. К ним спешил приземистый человек в странном допотопном костюме (этого типа Крис, помнится, видела с Райнхартом во время своей первой прогулки с Лиззи).

– Гользен, пшел на хер отсюда! – прорычала Клаксон.

– Нет, его надо выслушать, – сказала Кристина. – Он пытается остановить…

– Здесь какая-то подстава, – не унималась Клаксон. – Он, этот самый волдырь, рассказал мне, что я эфемерка, и впаял во всю эту дрянь, из которой меня вызволила только Лиззи, указав мне другой путь. Он и эти его гнилые подонки – два братца и сестра – они все подельники!

– Братья? – удивилась Кристина.

Ее полная спутница указала на три жердистых фигуры, что сейчас маячили над коленопреклоненным у водостока человеком.

– Знаешь, кто их реальное воплощение? Саймон Джедберг – знаменитый маньяк-убийца, что вот уже двадцать лет сидит на цепи в психушке за… как его… Ах да: расчленение всей своей гребаной семейки!

– Да, – кивнул Гользен, – у меня были ошибки. И я сейчас пытаюсь их исправить.

– А я тебе не верю. Не ве-рю! – Клаксон в сердцах сплюнула. – И обетованной той земли, к твоему сведению, тоже нет. Все это ересь, которую, видно, твой дружок-психопат выдумал, пока бился башкой в дурилке.

Гользен отвернулся от нее и сосредоточился на Медже.

– Не вреди своему другу, – сказал он. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Райнхарт – один из нас, – произнес Медж.

– Что?! – не веря своим ушам, уставился на него Гользен.