«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Улучшение рациона питания в конце 30-х гг. и завоз продуктов с оккупированных территорий Европы позволяли надеяться, что лишения Первой мировой войны не повторятся. Тем не менее, уже 27 августа 1939 г. некоторые основные продукты (мясо, хлеб, жиры) и табак были рационированы, т. е. продавались по карточкам в ограниченном количестве[327]. Но даже питание в идеологии национал-социалистов было частью облика арийского народа. Не надо надеяться на чью-то помощь, только тот народ, который в состоянии сам обеспечить себя продовольствием, является по-настоящему сильным. Тем не менее с самого начала войны жалобы столичных жителей на нерегулярный завоз овощей и фруктов, особенно южных, довольно часты и заставляют власти принимать меры[328]. Впоследствии будет уже не до фруктов, жаловаться станут на отсутствие свежего картофеля. Вслед за карточками на продукты питания появляются и марки на предметы одежды и обуви, многие мастерские портных, обувщиков, пекарни и мясные лавки стали испытывать недостаток в сырье и продуктах, некоторые даже были вынуждены закрыться уже в первые военные месяцы[329].

Практически без жертв, чуть ли не авантюристические кампании против Норвегии, Дании, Нидерландов, Люксембурга, Бельгии заставляли сильнее биться сердца и перевешивали чашу весов в сознании в пользу национал-социализма. Когда же после шестинедельного похода летом 1940 г. — желанный блицкриг! — униженно подписала продиктованное перемирие Франция, то даже сомневающиеся вынуждены были признать, что Гитлеру действительно все удается. «Генерал Бескровный» — становится отныне его прозвище. Чувство национальной гордости, умело подогреваемое пропагандистской машиной, охватило всю страну. Франция, главная противница Германии на протяжении полутора веков, со времен Наполеона, Франция, унижавшая фатерланд и смеявшаяся над немцами, Франция, чьи колонии давно не давали спокойно спать германской политической элите, вынуждена была со слезами смотреть на парад победоносных германских войск на Елисейских полях в Париже!

Немецкое общество впало в состояние эйфории, тесно связанной с внедренным наконец-то в широкие слои мифом о фюрере, который бдит ради интересов народа и послан Германии Богом, поэтому, какие бы тучи ни сгущались на горизонте, он найдет выход. Кроме того, в обществе распространились иллюзии о конце войны вместе с победой над Францией, которые нацисты постарались быстро развеять: Германию ждет еще большая, триумфальная победа над всем миром[330]. Моральные соображения о насилии, с помощью которого Германия шествовала по Европе, казались безнадежно устаревшими, как и угрызения совести вообще. Готовность отдать все силы для победы, пойти на любые жертвы охватила общество. Нацисты в этот миг могли пожинать плоды довоенной унификации «народной общности», в которой считалось невозможным и непатриотичным не верить своему лидеру, «где все, включая женщин и детей, были организованы в соответствиями с принципами повелевания и послушания»[331], как и в традиционной патриархальной семье.

Единственным противником Германии на тот момент осталась Великобритания. 24 августа 1940 г. германские военно-воздушные силы, ранее сбрасывавшие бомбы на английские гавани, радарные станции и зенитные установки, впервые атаковали Лондон. Ответ был скорым и неожиданным: на следующий день британские летчики появились в небе над Берлином. Отдельные налеты на столицу осуществлялись еще с апреля 1940 г., но тогда наряду с немногими бомбами с неба падали в основном листовки, призывавшие немцев оказать сопротивление нацистскому режиму[332]. Сейчас же самолеты сбрасывали бомбы, попадавшие в том числе и в дома мирных жителей. Первые 8 убитых и 28 раненых[333]… Берлинцы, да и все немцы были «шокированы до смерти»[334]: убаюканные победами и заверениями Геринга в недосягаемости германских городов, они и представить не могли, что на их головы также скоро посыпятся бомбы, что далекая война придет к ним на порог. Тем не менее нацистам удалось представить для общественного мнения первые налеты, не наносившие большого ущерба, как скорее досадное недоразумение, скрип зубов почти поверженного противника. «Обычная жизнь» продолжалась.