«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Идеализация мирной семейной жизни, мелочей обустроенного семейного быта перерастала в миф, довоенные 30-е годы начинали казаться волшебным царством любви и благоденствия. Теперь внешний мир был враждебным, действительность — неприятной и страшной. Большую роль в проведении времени стал играть домашний радиоприемник — и как средство досуга, и как главный источник новостей. Некоторые по-прежнему отваживались тихо включать зарубежные радиостанции, прежде всего британские, для получения достоверной картины положения на фронтах.

Тем не менее семейные праздники и даты продолжали отмечаться и в это трудное время. Особенно старались дать повод для радости детям. Рождество и первый день в школе, день рождения, конфирмация были сакральными этапами, празднествами, не подвластными времени и тяготам. Но были и другие поводы. Можно привести пример из жизни семьи нацистского функционера, не являющейся объектом изучения в данной работе, но он показателен как раз своей сравнительной аполитичностью. 11 ноября 1943 г. бургомистр района Целендорф (c мая 1933 г.), член НСДАП, Вальтер Хелфенштайн и его верная супруга Маргарет праздновали серебряный юбилей свадьбы. Несмотря на военное время был устроен праздничный обед в ресторане и меню, хоть и без пышности, все же носило весьма пристойный характер даже с возможностью выбора: «Томатный суп. Язык в мадере со стручками молодой фасоли. Карп под соусом. Оленина с красной капустой под сливочным соусом. Фруктовый салат. Компот. Ванильное мороженое»[373]. «Своим любимым родителям» особый подарок преподнесли дети — Инге и ее муж Отто — они сочинили стихи к торжественной дате на четырех страницах, прославляющие чувства родителей, заключивших свой союз в военную пору. С тех пор «часто вставал вопрос: что важнее — жена или партия? […] Но как только Гитлер освободил Германию от опасных банд, Ваше счастье тоже обновилось. Слава гремела повсюду. […] Но нет покоя — вновь у нас дома война. Только сегодня мы забудем о ней и будем радоваться вместе с Вами. […] Только одно мы еще можем пожелать: в любви и в мирном мире — само собой — отпраздновать как в первый раз Вашу золотую свадьбу!»[374] Несмотря на торжественную риторику в духе времени — стихи предназначались для прочтения за столом при гостях — можно отметить сравнительно малую для функционера такого ранга «зараженность» нацистской лексикой и клише, даже о войне предлагается на время забыть и ответ на вопрос о приоритете партии перед семьей не дается.

Наряду с уменьшением продовольственного рациона, в третью военную зиму стали наблюдаться первые трудности с подвозом угля в столицу. Население стало рубить на дрова деревья в лесах и парках, что было запрещено, дети собирали сушняк, кое-где в пригородах Берлина топили даже торфом. Часто в квартире отапливалась только кухня. Холод и недостаток питания приносили с собой быстрое распространение болезней, особенно среди детей[375]. Эпидемии дифтерии, кори и скарлатины, как в городе, так и в лагерях Гитлерюгенд, были обычным делом[376] и тогда вставали новые вопросы: куда нести больного ребенка при воздушных налетах? Его полагалось доставить в ближайшую больницу, что часто было затруднительно.

Изматывающие воздушные налеты были вторым определяющим повседневность фактором. В этом отношении жизнь в Берлине и других крупных городах Германии в период войны разительно отличалась от более менее размеренного существования в маленьких городках и на селе[377]. Горожане должны были ежедневно мириться с ощущением близкой смерти, потери жилья, имущества, эвакуацией, многократной сменой места работы и т. п., в то время как жизнь в других местах изменилась существенно только под конец войны, когда в массовом порядке в семьях стали размещать эвакуированных из тех же больших городов.

С началом массированных бомбардировок столицы со страниц воспоминаний исчезают и до этого редкие упоминания о происходящем в мире, на фронтах, сообщения об антисемитских акциях. Жизнь становилась сплошным чрезвычайным положением, а категория времени обеднялась, актуальным было только «сегодня» и «сейчас», о мирном прошлом лучше было не вспоминать, будущее было покрыто мраком. Сирена — чемодан — закрыть дверь — подвал —??? И так много раз за сутки. Мир суживался до границ ближайшего квартала, до пути в убежище, а все немцы вокруг представлялись лишь жертвами. Одинаковая картина теперь присутствует во всех воспоминаниях и интервью, авторами которых являются взрослые, дети, подростки, мужчины, женщины[378]. Бессознательно многие очевидцы выражают мысль, что сам по себе нацизм (особенно довоенный) — это еще не самое страшное, но вот война и бомбежки (немецких городов) являются убийственным, человеконенавистническим актом…