«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30-40-е гг. ХХ века

По материалам интервью, приход национал-социалистов к власти запомнился так или иначе большинству опрошенных старше 10 лет, хотя они отмечали, что в их семье изменения в повседневной жизни возникли не сразу. На торжественные церемонии и шествия берлинцы отправлялись посмотреть всей семьей[117], при этом отношение к новой власти было настолько неоднородным, что разброс мнений поначалу был весьма широк, вплоть до полярных[118]. Некоторые не скрывали определенное воодушевление мужской части семьи, особенно старшего поколения, основанное большей частью на надеждах в сфере внешней политики, нередко смешанных со страхом, что дело вновь кончится войной[119]. Другие вспоминали об ироничном, но в то же время уважительном отношении отца к Гитлеру («этот парень понаделает великих дел»[120]), некоторые семьи вообще переезжали в феврале-марте из-за детей за город и младшие ничего не заметили, но зато, когда на несколько дней в апреле вернулись в Берлин, «весь город был красным от флагов»[121]. Интересен факт, рассказанный одной из респонденток: ее отец, районный судья по гражданским делам, очень любил свою 14-летнюю старшую дочь и занимался ее воспитанием, даже доступно говорил с ней на политические темы, что в целом являлось скорее исключением, чем распространенным явлением. В это время он также объяснил ей свое отрицательное отношение к нацистам как к авантюристам, но сделал это преднамеренно не дома, а на прогулке в лесу, предупредив, чтобы она избегала разговоров на эту тему[122].

В целом, факельное шествие и торжественный марш штурмовиков 30 января 1933 г. в Берлине оставили у людей впечатление, что произошла, причем законным порядком, не простая смена власти, но Германию ждет наконец-то «новое начало»[123]. «Странно, что это [30 января 1933 г. — Т.Т.] стало событием, которое захотела посмотреть половина Берлина и даже наша собственная семья. Многочисленные перемены правительства в Веймарский период не вызывали такого ажиотажа, да и сейчас многие из бюргерских слоев и рабочих относились к Гитлеру с полным недоверием и отрицанием»[124]. В жизни семьи эти настроения новизны тоже отражались, но менее осознанно. Даже дети знали, что пришел новый канцлер, но на первом плане и у них, и у взрослых зачастую стояли другие проблемы. «Я не думал много об этом, не старался попасть в струю, … только потом я сказал себе, что придут другие и опередят меня [в карьере — Т.Т.]»[125]. «Первым великим делом национал-социалистов для меня было продление пасхальных каникул до 1 мая», — откровенно заявляет тогда 10-летний берлинец Клаус Брокерхоф[126], специально посвятивший свои воспоминания первым месяцам нацистского режима и даже назвавший их «На пути в Третий Рейх». Если родители и относились к происходящему настороженно, то при детях вопросы политики не обсуждались, их высылали из комнаты или обидно приказывали «закрыть рот» и ни о чем не спрашивать[127].

Тем не менее в каждой речи, которые первоначально слушали по радио всей семьей[128], Гитлер обещал восстановление спокойствия и порядка, устранение безработицы, хлеб и свободу, призывая сплотиться и забыть о разногласиях во имя будущего. Притягательная оптимистическая сила «пробудившегося Рейха», «народного сообщества» охватила общество и в том числе столицу нового режима. Наконец-то у многих, кому недоставало «высокой цели» в жизни в это затянувшееся безвременье, появилась высокая мотивация — скорое возрождение Германии, Отечества, сплочение и единство народа. Многие представители интеллигенции, средних слоев, настроенные национал-патриотически, видели в нацистах оптимальное сочетание положительных моментов социализма и национализма, законных преемников исчерпавших себя политических сил предшествующего периода.