Мы жили в Москве

Синявский - талантливый критик-литературовед. Не верю, что он - Терц. "Суд идет" читал по-английски. Плохая беллетристика. Но арестовывать за это - значит опять же действовать по-бериевски, по-сталински. Что написал Даниэль, не знаю, его стихотворные переводы талантливы. Но что бы эти литераторы ни писали и где бы ни печатали - это нельзя считать уголовным преступлением. Можно критиковать, оспаривать. Идеологическая борьба - это борьба идей. А тюрьма, суды - это для настоящих преступников, для шпионов, для убийц, для таких врагов, которые стреляют, бросают бомбы.

Никто из наших мне не возражал, большинство были явно согласны, но спорить с товарищами из ЦК не привыкли.

Куницын отвечал многословно, по тону дружелюбно, общими фразами о многообразии форм идеологической борьбы, что наши враги, мол, хитры, коварны и т. д.

Несколько дней спустя я изложил то же самое, что говорил на собрании в Институте, в письме, адресованном Куницыну, просил его содействовать освобождению Синявского и Даниэля, и "пусть это дело разбирает Союз писателей".

Следствие было закончено к январю 1966 года. Адвокаты в поисках литературных экспертов обращались к разным членам Союза писателей. Из именитых согласился только К. Паустовский. Отзыв на книгу Синявского написал известный филолог Вяч. Вс. Иванов, а на книгу Даниэля - я.

Приведя научные определения жанра сатиры и гротеска (цитируя Литературную энциклопедию, работы М. Бахтина), я доказывал полную несостоятельность уголовного преследования. И напомнил, что "антисоветскими" назывались в прошлом произведения не только Ахматовой, Зощенко, Пастернака, но и М. Шолохова.

Еще до суда в газетах появились статьи, где Синявского и Даниэля называли корыстными изменниками, отщепенцами, "перевертышами". Это было пугающе знакомо.

Лариса Богораз, бывшая жена Юлия Даниэля, дала в Москве интервью корреспонденту "Голоса Америки". Ссылаясь и на письмо Паустовского, она отвергла все обвинения. Ничего подобного прежде не бывало.

Процесс начался 10 февраля, в день смерти Пушкина и в день рождения Пастернака.

Судья - председатель Верховного суда РСФСР Л. Смирнов - отклонил ходатайства адвокатов о приглашении Паустовского, Вяч. Иванова и меня как официальных экспертов, согласился только приобщить наши заявления к делу. Адвокаты могли на них ссылаться.

Смирнов - холеный, самоуверенный барин, допрашивал подсудимых нарочито презрительно. Они отвечали на вопросы спокойно, но твердо, ни от чего не отрекались, ни в чем не каялись.

Они противостояли суду, прокурору, общественным обвинителям, назначенным Союзом писателей,- бывшему полковнику МГБ, бездарному беллетристу, и критикессе, непременной участнице всех прошлых "проработок".

В своих последних словах Юлий Даниэль и Андрей Синявский полностью отвергли предъявленные им обвинения. Это было совершенно новым в полувековой истории нашего общества. Записи последних слов сразу же широко распространились по Москве.

Синявский был приговорен к семи годам лагерей, Даниэль - как ветеран Отечественной войны - к пяти.

Из дневников Р.

Два дня хожу по квартирам, собираю подписи под нашим письмом *.

Хорошо и просто с теми, кто сразу соглашается, все понимая.

...М. Поповского застала у Ц. Он взял копию и сразу же побежал к своим приятелям... Т. решительно отказалась: "Они совершили подлость, подвели "Новый мир" (опять, как восемь лет назад, когда Пастернак "подвел всю прогрессивную интеллигенцию").

Никого не уговариваю, стараюсь не вступать в словопрения, тупо повторяю: "Решайте сами, как велит вам совесть..."

Всех ободряют подписи Чуковского и Паустовского...

Эренбург поучал: "Стиль не годится. Вы обращаетесь к партийному съезду, нужно писать языком, к которому там привыкли". Злюсь больше на себя, но возразить нечего. Он исправляет несколько фраз. Недоволен он и другим: "Ну что это еще за подписи! Кроме Паустовского, Чуковского, Каверина, здесь нет известных имен..."

Как ему объяснить, что на самом деле значит каждая подпись.

Высокомерен. Наконец подписывает.

Л[еонид] E[фимович] П[инский] обнял: "Спасибо что пришли. Я ждал чего-нибудь вроде этого". Он, придирчивый стилист, не стал ничего править. "Здесь детали совершенно неважны. И даже неважно, что вам ответят. Прекрасно, что есть такое письмо. И декабрьская демонстрация была прекрасна..." **

* Мы писали, обращаясь к XXIII съезду, что не считаем Даниэля и Синявского преступниками и что хотим "взять их на поруки". Письмо составила Виктория Швейцер. Она и Сара Бабенышева собрали большую часть подписей. Я к ним присоединилась.

** См. с. 116.

Аркадий А[настасьев] подписал, но тоже стал исправлять. "Меня три года школили в Академии общественных наук, я знаю эту лексику лучше тебя и Эренбурга".

X и Y. долго колебались и не подписали. Z... колебался еще дольше, я ушла, он догнал меня у соседей и подписал.

Костя [Богатырев] подписал, не читая, а потом долго ругался: "Возмутительно беззубое прошение. Надо было резче".