Мы живем на Сатурне. Как помочь человеку с пограничным расстройством личности

Конечно, в шесть лет я думала об этом совсем не в таких выражениях. Просто я знала: для взрослых то, на что нельзя показать пальцем, не существует, а значит, по их мнению, не опасно.

Постепенно, по мере того как мы взрослеем, наши родители, окружение и среда начинают регулировать нас, наши эмоции, мы постепенно тоже обучаемся это делать с помощью механизмов подражания, моделируя образцы поведения, социализируясь, усваивая новый опыт, формируя новые установки.

В какой-то момент мы обучаемся более-менее адаптироваться под окружающую среду и как-то в ней эффективно взаимодействовать и существовать.

Подкаст «ПостПсихология» Андрея Гасана. Выпуск «Пограничное расстройство личности»

[7]

И я адаптировалась: скрыла свой непонятный страх, чтобы не услышать «не придумывай». Потому что умалчивать и не делиться – тоже социальный навык, и иногда он обеспечивает убежище.

Потом я поняла, что с этим чувством потери собственного «я» можно более или менее успешно бороться: нужно постоянно заниматься чем-то новым и в этом искать себя. Пока я хаотически занимаюсь той или иной деятельностью, пока я погружена в нее с головой, это чувство не подступает.

Не всегда это накрывало так страшно и сильно, как в первые разы. Иногда это было просто похоже на то, как будто стоишь на бетонных плитах под гудящей ЛЭП. Напряжение. Нереальность. Легчайшая вибрация в воздухе.

В детский сад меня не отдавали: папа работал, а я была весь день при маме… которая была постоянно занята по хозяйству. Когда она что-то готовила или убирала на кухне, а летом работала в саду, ее шестилетний ребенок рисовал, складывал кубики, склеивал, вырезал, придумывал – просто чтобы не подпускать к себе какого-то неизвестного, невидимого демона.

И ребенок устал. Так устал, что захотел умереть, лишь бы не сражаться. Потому что было невозможно словами передать взрослым, что происходит. Не было реальной опасности, на которую можно было бы показать пальцем и попросить защиты.

Прошло слишком много времени, и сейчас я не помню, чем закончился мой с папой разговор про желание умереть. Чем-то вроде «все будет хорошо». Но я ушла, радуясь тому, что говорила не с мамой. Потому что тогда «все будет хорошо» превратилось бы в «не придумывай». «Не придумывай» до сих пор звучит только голосом матери, даже когда это говорят другие люди. Это первое, что я ассоциирую со словом «мама». Второе – чувство, что сейчас меня будут за что-то ругать. Чаще даже не за то, что я делаю или не делаю, а за то, что я чувствую и думаю.

Тогда я не знала, что ненависть к «не придумывай» сохранится на всю жизнь и я не буду позволять говорить это ни мне, ни кому-либо еще. Буду защищаться и защищать от «не придумывай». Никто ничего не придумывает – если человеку кажется, что у него проблемы, значит, у него на самом деле проблемы и он нуждается в помощи.

К тридцати это правило будет выжжено каленым железом на моем сердце. Но тогда я только смутно чувствовала это и беспомощно молчала, не имея возможности выразить словами.

Что я должен чувствовать, чтобы меня любили

Два основных процесса, которые происходят в мозгу непрерывно и уравновешивают друг друга, – возбуждение и торможение. Если с первым у нас нет проблем с самого рождения, то второй частенько сбоит – именно поэтому новорожденный не в состоянии успокоиться сам.

Ребенок, если окружающие понимают, валидируют[8] его чувства, со временем учится реагировать на стресс адекватно. Если такие навыки не сформировались, что ж… он вырастет в человека, плохо владеющего собой и долго «отходящего» от негативных эмоций. Необязательно это будет пограничная личность – все-таки диагноз «ПРЛ» предполагает и другие симптомы. Но, определенно, это очень характерная для нас черта.

Мы не умеем обуздывать свои реакции сами, и это большая беда. Мы как младенцы, которые прекращают плакать только тогда, когда доводят себя до крайнего эмоционального истощения. Именно поэтому стресс в нашей жизни – непреходящий, хронический; во-первых, мы переживаем его гораздо сильнее и острее, чем другие люди, во-вторых, он длится дольше. А после него уже приходит новый.

Все то время, за которое обычный человек успевает отдохнуть от негатива и восстановиться, мы продолжаем пребывать в аду.