К концу XX века среди ученых было широко распространено мнение, что около 40 000 лет назад, в эпоху, которая называется поздним палеолитом, произошел когнитивный скачок, в результате которого племена
Если бы значение имели лишь биологические доказательства отличий, то как бы мы могли отделить нашу биологию от культурного поведения? В век смартфонов большинству из нас понятно, что культурные новшества могут появляться мгновенно, и при этом люди, изобретающие их, физиологически не меняются. И вполне вероятным может оказаться не только то, что не было никакой «революции позднего палеолита» (а были лишь некоторые стадии быстрого развития и много фаз медленного), но и то, что базовые когнитивные способности, которые привели к современной действительности, уже существовали за десятки тысяч лет до
Альфред Уоллес, пришедший к своей теории эволюции примерно в то же самое время, что и Дарвин, понимал преимущества такого подхода для психического благополучия людей. Чтобы возродить наши надежды на спасение, мы могли бы объяснить возникновение тела естественными причинами, но при этом выделить некоторую сущность, которая была источником «высшего разума». Именно из-за подобных идей современным ученым не нужна уникальная душа. Достаточно верить, что границы устанавливаются нашими сложными когнитивными способностями. Имеется в виду не граница между бессмертным созданием и его физическим телом, а непревзойденные качества человеческой разумности. Человеческая психика содержит ряд способностей, которые возвышают нас над природой.
Это казалось особенно привлекательным для тех, кто следовал идеям гуманистов, зачастую глубоко сострадательным, чтобы поставить интересы людей в центр суждения. Согласно светскому гуманизму, некоторые животные, возможно, разумны и даже в какой-то мере осознанны, но у них нет ни чувства самости, ни знания того, что хорошо, а что плохо. У них нет эмоционального сознания. Таким переживаниям, как удовольствие, придавалась внутренняя ценность, чтобы мы могли указать на обязанности, которые из него проистекали. На практике все это лишь вычленяло присущие человеку качества, чтобы затем использовать их как аргумент, почему у нас есть обязанности лишь по отношению к людям. Это был ловкий трюк. Гуманисты воздвигли нам памятник и спрятали инструменты, которыми он создавался.
В то время как просвещенный гуманизм во многом выступал за науку как настоящее выражение человеческой мощи, наука в своей погоне за мелочами отказывалась следовать намеченной линии. Научные данные продолжали говорить, что человека в таком понимании не существует. Характерные черты и внешний вид, отличающие животных, появились в процессе эволюции. Они не являются ни шкалой, ни конечной точкой. Большинство из высоко ценимых нами возможностей развивалось постепенно и по крайней мере частично присутствовало в наших предках, которых мы сегодня не наделили бы никаким особым статусом.
Иэн Таттерсаль, опытный таксономист[26]
и почетный куратор Американского музея естественной истории, прекрасно осознает, что «биология не допускает четких границ». Однако история доказала, что многие из нас «неохотно признают разнообразие». Более вероятно, что биологическая структура может появиться до того, как в дело вступит поведение.Взять, к примеру, язык. Среди гуманистов язык часто рассматривался как один из аспектов уникальной сущности, которая делает нас больше чем животными. Но по поводу происхождения языка существует масса разногласий. Некоторые из них сводятся к тому, как мы определяем язык. Один из специалистов-лингвистов, Дерек Бикертон, считает, что «настоящий язык» появился только у