Мы – животные: новая история человечества

Вторая мировая война сильно подорвала уверенное заявление о естественном превосходстве человечества, но в 1970 году появился второй манифест. Слово «религиозный» было опущено. В нем признавалось грубое злоупотребление промышленными технологиями, которое привело к созданию концентрационных лагерей, но тем не менее отмечалось, что это было время «зарождения новой эры, готовой к выходу в космос и, возможно, к освоению иных планет». Технологии могут «контролировать окружающую среду… открывать простор для новых возможностей». И опять целью был рост «каждой отдельно взятой личности», за счет чего мы могли придать «смысл и значение человеческой жизни».

Ошибка гуманистического движения была в отказе отпустить основополагающую мечту о человеческом превосходстве. Чтобы держаться за иерархическое видение мира, гуманистам нужно было нечто, присущее с рождения, нечто нерелигиозное, но настолько же исключительное. Однако пытаясь сделать человека особенным с помощью разумного самоанализа, они обнаружили лишь то, как человеческое животное относится к себе и другим. На самом деле есть лишь один этап нашей жизни, который разительно отличается у человека и у других животных. И так, медленно и урывками, гуманистическая мысль создала мир, в котором эта стадия – фаза общественного сознания, дающая нам идею личности, – имеет первостепенное значение. Для тех, кто по-прежнему мечтал о собственной версии рая, личность внутри нас стала новым вариантом души. Но, сделав это, они привели гуманизм к некоторым запутанным проблемам. А как же быть с теми людьми, у которых нет личности?

Большинство тех вещей, которые мы считаем уникальными свойствами нашей психики, отсутствует у младенцев, у тех, кто пребывает в коме, и у всех тех, кто, как мы сейчас думаем, заслуживает соответствующего ухода и обращения. Отсутствуют они и у некоторых людей с тяжелой степенью инвалидности. С одной стороны, если мы примем, что мы – животные, все станет немного проще. Когда мы признаем, что у людей есть жизненный цикл, мы сможем лучше понять наше побуждение заботиться о тяжелобольных или то, что должно лежать в основе наших действий по отношению к эмбрионам. Различные стадии этого цикла предъявляют к нам отдельные требования. Только когда мы выделяем черты, мы теряем из виду истину о том, что, будучи животными, мы динамичны и разнообразны в своих формах.

Если мы принимаем тот факт, что люди являются животными, и не прибегаем к заявлениям о превосходстве, мы можем признать тех из нас, на кого повлияли генетическое наследие или мутация, – от сросшихся близнецов до людей с синдромом Ангельмана[31].

Инвалидность или старение рассматриваются не как угрожающие отклонения от жизненно важного состояния человека, а как нормальные явления, встречающиеся среди живых организмов. Это не означает, что мы ничего не делаем, чтобы облегчить сопутствующие им страдания или улучшить качество жизни; мы лишь не смотрим на этих индивидов как на отклонение от исключительной человеческой сущности. Ни от кого не ожидается, что он будет соответствовать некоему среднему образу того, каким должен быть взрослый человек, и никто не будет оцениваться по максимальному значению человеческих возможностей. Но гуманизм избрал иной путь. Вместо этого светские формы спасения искали отличительные черты в природе и выставляли их как оправдание. Но если в нашей биологии есть нечто такое, что делает нас самыми важными или даже единственно важными живыми существами, то как же мы перестанем брать биологические черты за основу своего отношения друг к другу?

Именно сквозь эту щель и просочились нацисты. Aktion T-4 (по названию улицы, где была написана эта программа) – это программа насильственной эвтаназии, которая работала как минимум с 1939 года до конца Второй мировой войны. Первым местом действия программы Т-4 стал Бранденбург, где тысячи детей были убиты из-за того, что, по словам Гитлера, они были “lebensunwertes Leben” («жизнями, недостойными быть прожитыми»). И это было не в новинку. В 1920 году Карл Биндинг и психиатр Альфред Хохе опубликовали книгу «Разрешение на уничтожение жизни, недостойной жизни». И подобные идеи не ограничивались национал-социалистической Германией. В 1927 году в Америке Верховный суд постановил, что нет ничего противоречащего Конституции в том, чтобы принудительно стерилизовать людей с умственными или физическими недостатками. В статье об этой истории преследований американский писатель Кенни Фрайс рассказал о своих недостатках: «Те из нас, кто живет с недостатками, находятся на передовой постоянно ведущихся обсуждений о том, что же делает жизнь ценной… И слишком часто [наши жизни] не ценятся». Они не только недооцениваются, говорит нам Фрайс, их боятся. Тела с инвалидностью становятся отрицанием установленного образца человеческого превосходства.