Мы, животные

Он знал, что это мы сейчас раскокали окно старого фургона, — это и ежу было понятно, — и в его голосе слышался странный такой юморок. Последнее время металлист вообще крутился около нас, подкидывал шуточки — мы не знали, почему; может, потому просто-напросто, что из всех, кто еще гулял в такую поздноту, мы одни более-менее подходили ему по возрасту, а может, тут было что-нибудь похуже. То он заявлял, что приехал с севера, то что из Техаса, то что из Калифорнии. Очень светлые волосы падали сзади ему на плечи, длинные и слипшиеся, а с боков и спереди были коротко подстрижены. Он все время теребил себя между ног и сколько мог вранья втиснуть в то, что говорил, столько и втискивал. Похожих парней мы повсюду видели вокруг, но старались держаться от них подальше — мы, мальцы, трое полукровок, в своем мире, белая шваль в своем. Нас точно так же предостерегали от них, как их от нас, да мы к тому же в них и не нуждались: нам для игр, погонь и потасовок вполне хватало друг друга. Мы по-прежнему держались сплоченно: Манни верховодил, устанавливал правила, Джоэл их нарушал, я, как мог, поддерживал мир, иногда всего-навсего тем, что падал на колени, закрывал руками голову и позволял им колотить меня и ругаться, пока не одолевала усталость, или скука, или раскаяние. Они называли меня пидором, занудой, метелили меня в четыре руки, но все-таки были добрей ко мне, чем друг к другу. И все в нашей округе знали: они готовы драться за меня до крови, мои братья, и дрались уже.

И надо же было этому металлисту вклиниться со своим «Привет, пацаны» в нашу сплоченность, разредить ее.

И даже ведь не из нашего квартала, просто причапал по улице, одна рука в кармане штанов, игрался там внутри сам с собой.

— Я сказал: «Привет, пацаны», вы чё, глухонемые? А Манни ему:

— Чего тебе?

И Джоэл:

— Да, чего тебе от нас надо, а?

А металлист:

— Я вам показать кое-что хочу. Есть кое-что интересное, а показать некому.

— Черная магия, что ли? — спросил Джоэл.

— Заткнись, Джоэл, — сказал Манни.

Я ждал от Манни, чтобы он велел этому металлисту убираться к черту с нашего бревна, из нашего квартала; я ждал от Манни, чтобы он снова повернулся к нам лицом, а к металлисту спиной, чтобы назвал его мудаком, потом повернулся к нам и сказал: «Значит, так, слушайте меня. Сейчас мы…»

Но Манни смотрел прямо перед собой.

— Что у тебя есть? — спросил он металлиста. И Джоэл:

— Да, что у тебя есть, а?

Металлист встал, включил опять фонарик и сказал:

— Пошли со мной.

Мы двинулись за ним к дороге, и над нашим расчерченным кругом он, как раньше, высоко поднял фонарик, чтобы осветить его весь.

— В курсе, что это означает?

Стрекотали сверчки, и окна во всех домах горели. Нам было холодно. Я сунул в рот большой палец и почувствовал вкус земли.

— Мир означает, — сказал металлист. — Это знак мира.

Манни усмехнулся — знающе так фыркнул, потом запрокинул голову, поднял взгляд от мостовой прямо к звездам, к Божьим очам. Последнее время Манни часто осматривался вокруг, смотрел вверх, вглядывался во всех и вся, а не только в нас. А металлист потом говорит:

— Я вам другое кое-что покажу. Хорошее. Получше этого.

— Правда, что ли? — спросил Манни.

И мы пошли к нему домой.

В гостиной, засунув одну ладонь под мышку, сидел и курил отец металлиста, его омывал голубой свет из телевизора.

— Они знают, который час? — спросил он металлиста, когда мы гуськом проходили по комнате мимо экрана и тени наши скользили по его фигуре в кресле.

— Знают.

На кухне я стал тереть ладони о стол, весь его обтер, он был гладкий такой, лакированный и прохладный. Металлист разлил нам газировку по пластиковым стаканчикам, и Манни с Джоэлом выхлестали свою так быстро, что мне даже сделалось не по себе, они жадно хватали воздух между глотками. Папаша выключил телевизор, и тут же ворвался стрекот сверчков. Металлист скосил глаза и прислушался, не к сверчкам, а к отцу, решая, что сейчас делать. Нам был знаком этот косой взгляд; что поразило нас, это губы металлиста, как они зашевелились — бешено и беззвучно. Белоголовый, с глазами зверька, он нас поразил. Беззвучно металлист приказал нам не двигаться, или, может быть, он так молился, или проклинал отца проклятием черной магии, проклятием вуду, или парень делал все это разом, только лишь шевеля губами.

Нам слышно было, как отец протопал по лестнице в спальню. Дверь там захлопнулась, и ожил другой телевизор. Я теребил свой стаканчик, смял его, газировка через щель посреди стола полилась вниз с таким звуком, будто кто-то писает на пол.

— Оставь, — сказал металлист, открыл дверь в подвал и поманил нас скрюченным пальцем.

Мы потребовали, чтобы он включил лампу дневного света и пошел вниз первым. Мы спустились на три ступеньки, потом пригнулись и стали осматриваться, искать капканы, оружие, других пацанов в засаде. Спустились еще на три ступеньки, остановились. Манни спросил:

— Ты что, ночуешь там внизу?

— Наверху.

— А тут воняет.

— Это подвал, чего вы хотите? Вы что, парни, дрейфите, что ли? В подвалах никогда не бывали?

— Я бывал, конечно, — сказал Манни.