Мы, животные

— Вы могли бы за отца нашего сойти, — сказал я, и моих братьев одолел кашляющий смех.

Продавец посмотрел на наши монетки.

— Тут не хватает.

Мы захлопали по карманам, сделали вид, что ищем, и предъявили пустые ладони. Резкий свет в помещении вторгся в наш кайф; фанера прилавка была истерта монетами чуть не до крови. Нет, на нашего Папса этот тип совсем не был похож.

— Ладно, берите, — сказал он. — И гуляйте отсюда.

И мы не спеша двинули назад к нашей кормящей кошке, по дороге хватали, что попадалось на обочине, и запускали в деревья. Если что-нибудь — камень, кусок резины — приземлялось без звука, мы радостно орали. А иногда прикидывались, что не слышим, и орали все равно.

Чтобы налить молоко, взяли пластиковую крышку пятигаллонового ведра, и оно там растеклось тонким слоем. Немного получилось на вид. Наша бездомная еле повела мордой, понюхала воздух.

— Она потом, — сказал Джоэл, — когда мы уйдем.

Вот так же наша Ма нам говорила, когда мы о ней беспокоились, — обещала поесть потом.

Котята царапались и толкались в общей куче; некоторые, казалось, спали с соском во рту; уродливые это были существа, готовые на все.

— Через сколько, интересно, они забудут, что они родня, начнут драться и трахать друг друга? — спросил Манни. — Через сколько они нападут на самого слабенького?

Оба ухмыльнулись, подразумевая меня — неженку, самого слабенького в нашем помете; когда-то мы были такими котятами — тремя пушистыми, тремя теплыми. И мы дрались до крови из-за миски молока. Как нападают на слабенького, я знал очень хорошо.

— Идите в жопу, — сказал я. Я не выпил и половины того, что досталось каждому из них: глотки делал маленькие, робкие, а то и вовсе не разжимал губ, притворялся. Но хлебнуть хлебнул-таки, и теперь меня удивил звук собственного голоса, эта злоба в нем. — Какого вообще хера мы тут шляемся, как мудаки? Что мы, на хер, тут делаем?

— Здрасте пожалуйста, — сказал Джоэл.

— Спокойно, — сказал Манни. — Чего разнервничался-то?

Они оба фыркнули.

— Надоело мне, понятно? Херня все это. Шляемся, как мудаки.

— Кто шляется? — спросил Манни. — Я лично стою на месте.

— И все равно ты мудак, — сказал я. — Подойди к зеркалу хоть раз. Глянь на себя. Вечно несешь пургу насчет Бога. А через секунду переходишь на телок. И ни хрена ведь не знаешь ни про то, ни про другое! Богу небось так же тошно на тебя смотреть, как девчонкам.

— Ух ты! — восхитился Джоэл.

— А тебя это что, сильно радует?

— Да так, — ответил Джоэл.

— Да так, — передразнил его я. — Ни бельмеса не смыслите ни в чем. Мне неловко за вас. Знали вы это — что мне за вас неловко?

— Слыхал? — сказал Манни Джоэлу. — Ему за нас неловко.

Взгляните на моих братьев — на их мешковатую одежду, на черные круги вокруг глаз, словно им постоянно кто-то ставит фонари, на их жалкие голодные лица. У меня было ощущение, что я в ловушке, и была ненависть, и был стыд. С некоторых пор я тайком упражнялся в словах и в горькой озлобленности. Я вел дневник — в нем оттачивал оскорбления в адрес их всех: родителей, братьев. Я стал смотреть на них новым взглядом — разъедающим, недобрым. Я почувствовал в себе острую наблюдательность, умную, но ядовитую. И Ма, и Папс беседовали со мной наедине о моих возможностях, об этой книжности, которая отличала меня от братьев; оба говорили, что я должен постараться, намекали, что мне, может быть, легче придется в этом мире, чем им и моим братьям, и я ненавидел их за это.

Но жалость была еще хуже.

— А впрочем — шут с ним, — сказал я. — Пустяки, не берите в голову.

Жалости моей они стерпеть не могли.

— Ты стебанутый, — сказал Джоэл.

Манни зачерпнул снега и слепил голыми руками комок. Подобрал ветку, занес ее, подбросил комок и махнул веткой. Снежок взорвался, и мы все втроем смотрели на результат: маленький снегопад внутри большого.

— Он правду сказал, — заявил Манни, резко повернулся ко мне и наставил на меня ветку. — Ты стебанутый. Признай это.

Джоэл зашел мне за спину и захватил мои руки двойным нельсоном. Я попытался освободиться, но без толку. Они оба были под парами, и Манни держал эту чертову ветку прямо перед моим лицом. Я представил себе, какой будет шрам, если он ударит меня по щеке. И я хотел этого.

— Либо ты стебанутый, либо я тебя стебану. Выбирай.

Взгляните на нас троих, взгляните, как они держали меня там — держали и не хотели отпускать.

— Ну что, давай, Манни, бей меня этой палкой. Может, тебе от этого полегчает. — Мой голос вначале звучал твердо, но к концу упал до жалобного шепота. — Хер с тобой, бей меня давай.

Манни сделал два ложных замаха; я оба раза дергался. Потом он вздохнул с отвращением, и Джоэл ослабил хватку. Палка опустилась.

— Серьезно, — сказал Манни, теперь потише. — Ты как стебанутый себя ведешь. В твоей долбаной башке сильно винтиков не хватает. Давай про это лучше поговорим.

Но мы не стали. Не могли.