Глядя на баловников, Мычка лишь качал головой. И как не боятся? Конечно, здорово, что ночь не властна, намного приятнее идти до дому в отблесках огня, чем пробираться по стеночке на ощупь. Но огонь в неумелых руках - зверь опасный. Устроить пожар - раз плюнуть. Дома вокруг деревянные, бревна иссушены жарой. Как не бояться?
Сбивая с мысли голодно заворчал желудок. Струящиеся отовсюду аппетитные запахи распалили голод, заставили чаще сглатывать слюну. Безумно захотелось есть. Едва глаза останавливались на вывеске корчмы, а ноздри наполнялись ароматами, ноги сворачивали ко входу, и лишь величайшим напряжением Мычка удерживался, чтобы не зайти в гостеприимно распахнутые двери. Даже мысль о взимаемой с посетителей плате останавливала слабо. Превозмогая муки голода, Мычка упорно двигался дальше, и лишь отойдя от заведения подальше чувствовал облегченье. Вот только не надолго. Возле очередной корчмы все повторялось вновь.
Однако желудок все же победил. Узрев очередную корчму, Мычка махнул рукой, двинулся в раскрытые створки дверей, словно в объятья желанной женщины. Ароматы пищи и дымок обволокли плотной пеленой, проникли в нос и рот. Уши наполнились гулом разговоров. Голова закружилась, а в глазах поплыло. С трудом протиснувшись мимо забитых людьми столов, Мычка бухнулся на свободное место, ощущая себя словно после доброй чарки крепкого хмеля, коим иногда, в редкие дни праздников, угощал дед.
Радуясь, что во всеобщей толчее остался незамеченным, Мычка вытащил из мешка остатки мяса, набив рот, в блаженстве откинулся на стену, прислушиваясь, как по языку растекается сладостное ощущение, через глотку проваливается в желудок, а оттуда расходится по телу волнами тепла и силы.
Гул голосов сливается в монотонный шум, что успокаивает, навевает сон, даже резкие крики, или исполненные угрозы обращения подвыпивших посетителей друг к другу не заставляют открыть глаз, лишь уши лениво поворачиваются в сторону шума, оценивая степень опасности. В гудении разговоров негромкая беседа за соседним столом привлекла внимание: не то глубоким, как из бочки, голосом одного из собеседников, не то чем-то еще. Мычка чуть повернул голову, продолжая жевать мясо, и по-прежнему не открывая глаз, вслушался в слова.
- Наместник-то наш совсем заелся, сундуки от злата ломятся, а ему все мало, - прогудел певый.
- Небось врут, - лениво отозвался второй. - Знаешь ведь - в чужих руках и обух, хе-хе, толще.
Первый громко рыгнул, прогудел:
- Это верно. Да только тут не далеко от истины. Наместник, это тебе не шваль подзаборная. По статусу положено деньгу иметь.
В ответ донеслось едкое:
- Никак завидуешь?
Первый всхрапнул, сказал запальчиво:
- Чему завидовать? У самого хватает - девать некуда! Сундуком больше, сундуком меньше, не велика печаль.
- Оно и видно, - бросил второй насмешливо. - По злачным местам высиживаешь, добрые заведенья пропускаешь. Явно от избытка добра.
Первый громко забулькал, судя по силе и долгости звука осушив не меньше кувшина, произнес сурово:
- Говорю тебе, ерунда это, пыль! - Помолчав, добавил с придыханьем: - Я другому завидую. Все бы отдал, чтобы хоть глазком взглянуть на женскую половину. Говорят, у него не то тридцать, не то пятьдесят жен!
Второй хмыкнул, проблеял со смешком:
- Глазок-то не отвалится, тридцать баб оприходовать?
- Пятьдесят! Говорю тебе - пять десятков девок, не меньше. И все в самом соку!
Челюсти перестали двигаться, а рука остановилась на полпути ко рту. Сон как рукой сняло. Мычка заерзал, лишь величайшим усилием воли удержавшись, чтобы не вскочить, не заорать дурниной, не выколотить из мужиков подробности прямо здесь и сейчас, использовав в качестве убеждения все, даже самые нелицеприятные средства. Сердце затрепыхалось раненой птицей, в висках заломило от невыносимого желания что-то делать и куда-то бежать. Но он удержался. Стиснув челюсти так, что скрипнули зубы, Мычка чуть развернулся, по-прежнему не открывая глаз, вслушался, что есть сил.
Меж тем мужик продолжал вещать, от выпитого вина распаляясь все больше.
- А еще говорят, что если какая-то девица не понравится, на следующий день исчезает, а ее место занимает новая, еще лучше да краше.
- И откуда же она берется? - давясь от смеха просипел второй. - Что-то я не замечал возле терема наместника толпу вожделеющих баб. Наоборот, сторонкой обходят.
Первый цыкнул, брякнул громким шепотом:
- Ходят слухи, что из захожих набирают. А то и вовсе издалека. Да не по своей воле, насильно! Потому и исчезают предыдущие, чтобы некому было языком трепать, честное имя наместника порочить. Но, только чур, я тебе этого не говорил.