Мычка (СИ)

Мычка долго пытался понять, для чего может пригодиться подобное. Для копки земли? Но рукоять слишком коротка, чтобы ухватить обеими руками. Обороняться от зверя? Но рогатина намного практичнее, да и проще в изготовлении. Разве в качестве вертела, когда принесенного с добычи кабанчика целиком зажаривают на костре, празднуя благополучное возвращение охотников. Да, пожалуй, что так. Даже закаленные на огне толстые жерди рано или поздно перегорают. Этот же вертел вечен! Установив на огонь тушу, можно заняться делами, не беспокоясь, что в один прекрасный момент мясо обрушится в огонь вместе с перегоревшей жердью.

Рядом с металлической полосой, закрепленная концами за крючки, покоится изогнутая палка. Толстая в центре, палка к краям сужается. Концы вооружены металлическими лапками-крючками. Мычка протянул руку, дотронулся. Ближе к центру поверхность дерева блестит, отполированная многочисленными прикосновениями, что значит палку много использовали. Крючки-лапки тускло поблескивают, металл, хоть и покрыт тонким налетом ржи, но явно усиленно используется. Еще бы понять для чего.

Полюбовавшись необычными приспособлениями, но так и не решившись взять в руки, Мычка подошел к окну. Узкое, напоминающее ход огромного древоточца, окошечко затянуто пузырем из кишок зверя. От времени пузырь почернел, покрылся пылью, и даже та толика дневного света, что ухитряется попасть в окошечко, застревает в мутной пленке, и внутрь проникают лишь жалкие остатки. Через такое окошко не то что разглядеть, сложно понять: сгущаются ли снаружи сумерки, или это первые лучи наступающего утра.

Мычка толкнул дверь, вышел в сенцы. Некоторое время топтался, пытаясь различить в стоящей рядком обувке свои сапоги, разобравшись, обулся, отворил наружную дверь. Мир ударил по глазам ярким блеском, ослепил, заставил зажмуриться. Привыкая, Мычка постоял, глядя на блистающее великолепие из-под опущенных ресницы, приоткрыл глаза, затем и вовсе распахнул.

В беспамятстве тяжелого забытья, он успел соскучиться по величественной красе леса, и теперь не мог отвести взгляд, вбирая взглядом окружающую суровую красоту. За время, пока он провалялся в доме одинокого охотника, мир преобразился. Погруженные в сон, застыли деревья-великаны, заиндевелые ветви недвижимы, даже скользящий над кронами веселый ветерок не в силах потревожить их покой. Кустарники погрузились в снег, превратившись в подобие кочек. Бурая подстилка из хвои исчезла, сменилась блистающим покрывалом.

Изменился и воздух, стал заметно прохладнее, чище. Исчезли запахи, даже принюхавшись, сложно что-либо уловить в застывшем морозном мареве. Небесный купол изогнулся, стал прозрачнее, синева ушла, сменилась льдисто-серым, будто где-то там, вверху, замерзли бесконечные хляби, превратившись в холодные твердые глыбы.

Морозец игриво укусил за ухо, защекотал шею, разохотившись, полез под рубаху, ощупывая тело холодными пальцами. Мычка зябко передернулся, прижал руки к груди, сохраняя тепло, но в дом не пошел. Красота зимнего леса завораживает, не дает отвести взгляд. Чего только стоят сугробы, испятнанные витиеватой вязью птичьих и звериных следов. Можно читать, не отрываясь, бесконечно долго, забыв о пище и сне, разбирать запутанные строчки, исполненные скрытого смысла, невольно вложенного оставившим след существом.

Вдоволь насладившись видом, Мычка вернулся в дом, двинулся к очагу, протягивая руки, однако, ожидаемого тепла не обнаружил. Поленья прогорели, угли подернулись пеплом, и очаг мертво щерится безжизненной почерневшей пастью. Судя по всему, хозяин ушел довольно давно. Мычка на мгновенье задумался. Охотники в родной деревне, бывало, уходили на несколько дней, и никому не приходило в голову, в ожидании возвращения кормильца, сидеть без огня. Конечно, стоило бы сперва спросить разрешения, но... Кто знает, когда вернется хозяин.

Приняв решение, Мычка подобрал одну из приготовленных для топки ветвей, с помощью ножа нащепил лучин. Сложив получившиеся щепки шалашиком, он принялся осторожно раздувать угли. От дыхания слой пепла вздыбился, разлетелся седыми космами, сердито вспыхнули красные глазки углей. Мычка улыбнулся, подул сильнее. Огоньки заалели, набрали сил. Вспыхнула одна лучинка, скукожилась, отдавая жизнь огню. Затем еще одна. И вскоре пламя весело затрещало, вгрызаясь в предоставленную пищу, а от очага пошли волны живительного тепла.

Согревшись, Мычка прислушался к ощущениям. За время вынужденной неподвижности сил заметно поубавилось. Даже такая простая работа, растопить огонь, вызвала утомление. Он распахнул рубаху, поморщился. Кожа обвисла, а ребра выперли, будто он долго голодал. В нескольких местах виднеются свежие шрамы. Но на вопрос - откуда, память остается глуха. По всей видимости это следы последнего столкновения с теми, кого он считал своими, но... ошибся.