Мышь в Муравейнике 2: Жук

— Поздравляем, — читает она, — вы только что избежали больших неприятностей. В награду вам достается ваша жизнь.

— Издевательство какое, — резюмирует Лекс.

В Изумительной комнате мы снова проходим процедуру разукрашивания нас красками на танцполе, так что когда вернемся обратно в учебку, вопросов по поводу нашего внешнего вида ни у кого не должно быть.

На следующий день я просиживаю все время завтрака от и до в надежде увидеть Лекса. Увы, то ли его заняли какими-то поручениями, то ли он прячется, не желая никого видеть после вчерашнего. В ожидании пытаюсь проглотить хоть что-то со стоящего передо мной подноса, но вся еда ужасно пахнет тухлятиной. Тем не менее вокруг меня все с аппетитом наяривают кашу с мясными котлетами, которые по идее никак не могут вонять испорченной рыбой. Разглядываю стакан с ягодным морсом, но там тоже дохлые рыбки не плавают.

Вся эта ерунда с запахами явно на нервной почве. Вчерашние события одна из всей нашей команды я пережила легко, и практически ничего не чувствую по этому поводу, но видимо все переживания всего лишь ушли вовнутрь и теперь такими странными запаховыми галлюцинациями отражаются на мне. Вздыхаю, это пройдет. Подняв взгляд, я снова проверяю, не пришел ли Лекс, и вместо него замечаю среди курсантов странное голое человекоподобное существо. У него серая обвисшая кожа, похожая на потеки воска на горевшей свече, очень выпуклые суставы, как будто под кожей на них образовались крупные наросты. Оно и передвигается с трудом, медленно поворачивает голову и смотрит на меня. Глаза мутные, должно быть невидящие. Оно втягивает своим деформированным носом воздух и начинает медленно идти ко мне. Казалось бы, мне оно только мерещится, но курсанты обходят его, как будто там действительно кто-то есть.

В ожидании, пока мой жуткий глюк доползет до меня, стараюсь не терять его из вида, но вот кто-то резко отодвигает лавку рядом со мной, она мерзко скрежещет ножками об пол, и я теряю концентрацию. И теряю монстра. Обвожу взглядом уже расходящуюся толпу, но заново найти его не могу.

После завтрака курсанты расходятся по аудиториям, а я ищу Лекса везде, где только могу.

Тщетно. Хорошо, тогда иду искать Палому. Позвонить ей или отправить сообщение я не могу, поскольку хозяева игры стерли из моего устройства вообще все, что касалось игры, в том числе контакты всех членов команды. Но я зато помню, где она работает. Не факт, конечно, что она сейчас там. В любом случае, прогуляться в парк, кажется хорошей идеей.

Парк прекрасен — доступный кусочек природы прямо в центре Муравейника, а если поднять голову вверх, то можно увидеть большой-пребольшой кусок неба. Сегодня оно голубое и почти безоблачное.

Саму Палому я нахожу довольно быстро. По дороге всего один раз я отвлекаюсь на цветы, но и они для меня сегодня пахнут тухлой рыбой, так что с этого момента иду ровно по центру дорожки, не пытаясь больше ничего понюхать или рассмотреть.

Палома, когда я подхожу, занимается тем, что заново подвязывает рухнувшую с покрытой зеленой краской изгороди густую сеть побегов какого-то ползучего растения. С неудовольствием взглянув на меня, она возвращается к своему делу.

— А я думала, мы больше никогда не увидимся, — говорит она сердито.

— Да, извини, — я вздыхаю, не знаю, как начать. — Но мне кажется, ты должна знать кое-что важное о вчерашнем…событии.

— Что еще?! — рявкает она на меня, потом спохватывается: — Ладно, сейчас.

Бросив все, Палома делает мне знак следовать за ней. По аллее мы добираемся до высокой увитой растениями беседки, где в зарослях прячется деревянная лестница на ее второй этаж. По скрипучим ступеням мы поднимаемся наверх в маленькое помещеньице, где нас снаружи должно быть совсем не видно. Нам же через щели между досками пола хорошо видно, есть ли внизу кто-то или нет, так что наш разговор вряд ли подслушают, если не терять бдительности.

— Ну? — нетерпеливо понукает Палома.

Я нервно сглатываю и прочищаю горло. Достаю из кармана отмытую от крови белую карточку.

— Эту карту я нашла на… — как бы покорректнее выразиться? — на теле того, кого мы убили. — Я передаю карточку Паломе и слежу за ее лицом. Она берет карточку, читает имя и начинает плакать. И смеяться.

Отвернувшись от меня, Палома подходит к окну и, вытирая выступившие слезы, пытается сдержать истерический смех.

— Ты не представляешь… — на секунду она оборачивается ко мне, но ее эмоции еще не закончились. Только через пару минут, она может продолжить: — Это такое облегчение! Такое счастье! Это все меняет! Помнишь, что было написано в открытке? “Вам достается ваша жизнь!” Это так верно! Чертовски правильно! Для меня, по крайней мере.