Дело за малым. Мы подходим к висящему на стене расписанию и находим в каком классе заменили учительницу химии. У них еще сегодня два урока, так что нам придется пока где-нибудь прогуляться. Поднявшись на двадцать первый, звоним Морису через терминал в отделении почты.
Мы почти уверены, что хозяева игры не имеют сейчас доступа к планшету Мориса, но почти — это не точно, так что стараемся особо не распространяться в разговоре.
— Вы сделали то, что я просил? — спрашивает он.
— Не пришлось, — отвечает Лекс, косясь на девушку за стойкой приема почтовых отправлений.
— Неужели? — голос Мориса звучит скептически.
— Нашли, кому сесть на хвост, — поясняет Лекс, — но до этого момента придется погулять самостоятельно. У тебя что?
— Пол дела сделано, — Морис делает паузу, соображая как бы получше да поуклончивей выразиться. — Компьютер я починил, а вот голубка из сада упорхнула. — Вот так вот выразившись, он вопросительно смотрит на нас с экрана.
А что? Все понятно. С Герти он поговорил, а Паломы на ее рабочем месте в саду не застал.
— Мы как раз успеем доделать это твое дело, гнездышко голубки от нас недалеко, — с улыбкой предлагает Лекс, глядя на меня. Я киваю. Если Палома вернулась в свои положенные ей от гильдии апартаменты, как вроде бы собиралась, то это действительно недалеко от нас.
Все же путь к нашей упорхнувшей голубке занимает у нас значительное время, поскольку мы умудряемся застрять в лифте и около двадцати минут имеем возможность наслаждаться переживаниями и нервными хождениями из угла в угол оказавшегося в заточении вместе с нами банковского клерка. Причитания о том, что нужно было выбирать подъемник, с которого можно спрыгнуть, а не закрытую со всех сторон металлическую коробку, повторяются снова и снова, пока подоспевший техник наконец не распахивает перед нами двери, и парень пулей не вылетает на свободу. Его взмокшая от нервного пота спина совсем недолго мелькает перед нами, а потом мы сворачиваем в коридор к жилым апартаментам и очень вовремя.
Мы тут еще не были, но по номеру представляем в какую из дверей нам звонить. К счастью, еще только сворачиваем в нужный коридор, смотрим вперед и видим, что из этой двери выходят двое стражей. Один в зеленой офицерской форме, коренастый, с бритой на лысо головой, зато с довольно длинными усами и совсем коротенькой бородкой, выбритой пятнышком под нижней губой. Второй в синей форме и ничем особо не примечательный, должно быть, рядовой из приписанной к офицеру группы. Такая вот неприятность. Приходится значительно напрячься, чтобы спокойно пройти мимо этих двоих, не выдав себя.
Зайдя за угол, мы сразу же понимаем, что попали в ловушку. Впереди двери в общий гостиный зал, и зайти за них можно только имея карту жильца этого жилого блока. Или имея карту стража, но только получив предварительно для этого какую-то “санкцию”. Затылками ощущая, что, по крайней мере, один из стражей пошел за нами, чтобы убедиться в нашей благонадежности, мы чуть было в отчаянии не останавливаемся сначала прямо посреди коридора, чтобы особо внимательно изучить нарисованную прямо на стене картину, но оттуда замечаем чуть дальше в нише вендинговый автомат и кидаемся с особым вниманием изучать его меню. Автомат, оказывается, выдает все к завтраку, включая выпечку, а вот время послеобеденное. Ну и ладно. Не пообедав, нам удается выдать вполне искренний интерес к булкам, которые автомат, вежливо прокомментировав голосом приятного тембра наш “прекрасный выбор”, вознамеривается для нас подогреть. Согласившись минутку подождать, мы, как бы невзначай оборачиваемся, чтобы увидеть, что страж в синей форме, потеряв к нам интерес, уходит обратно за угол.
Только прожевав выданные нам через тридцать секунд нежные булочки с вареньем, мы рискуем вернуться по коридору к двери Паломы и позвонить.
Нам долго никто не открывает, и мы уже успеваем испугаться, что стражи устроили обыск без присутствия жильца, а, значит, наши общие дела обстоят очень плохо, но наконец зареванная и взлохмаченная Палома появляется перед нами. Она тут же бросается мне на шею и продолжает громка плакать уткнувшись носом мне в волосы. Я обнимаю ее и пытаюсь мягко втолкнуть обратно в квартиру, чтобы Лекс мог закрыть за нами дверь.
Пока Палома старается взять себя в руки, мы успеваем осмотреться. В нескольких комнатах все перевернуто вверх дном. Поскольку она с сыном долгое время скиталась по чужим углам, большая часть вещей еще недавно была в коробках для перевозки. Сейчас же все вывернуто и разбросано по полу. Разбитые рамки с фотографиями валяются вдоль стены, уцелела лишь одна, где ребенок совсем маленький. Его самого к счастью в квартире нет.
— Эти сволочи угрожали мне! — причитает Палома. — Они уверены, что это я что-то сделала с Сэмом! Если я через два дня сама не… — она захлебывается в слезах. — Они заберут меня и развяжут мне язык… вы представляете как. А что будет с моим мальчиком тогда?
— По документам он мертв, — говорит Лекс растеряно.