Мышастый конь Лютый

Ольга Савкина Мышастый конь Лютый

В ночь, когда ударили первые осенние заморозки, брата вывели из конюшни и больше его Грифель не видел. Артист был вожаком в их табуне, теперь лошади стояли растеряны и подавлены. Грифель волновался, тревожно ржал и бил копытами в заднюю стенку стойла, но Артист не отзывался, лишь его запах ещё беспокоил оставшихся лошадей.

Вдалеке по ночам гремело и ползло что-то большое и страшное, месило и чавкало грязью. Советские войска отбивали Польшу. Шёл октябрь 1944 года.

* * *

179-й гвардейский артиллерийско-минометный полк дислоцировался в Родниках. Полторы тысячи голов, людских и лошадиных, перемещались по селу, казалось бы, хаотично, но была в их суете непонятная мирным жителям закономерность. Впрочем, никаких мирных жителей в Родниках давно уже не было, одни лишь измотанные войной бабы, старики и дети. Полковой штаб разместили в помещичьем доме. Радиотелеграфисты заняли дальнюю комнату: лейтенант, два сержанта, двое рядовых. Станции у кавалерии были маломощные, и с начала войны донесения всё больше доверяли связным на лучших лошадях. А то и вовсе как придётся, на своих двоих.

Гавриил Демьянович Савкин вышел из штаба в половину десятого и пошагал размеренно за село и дальше пролеском на северо-восток. В пятнадцати верстах от Родников, в поместье Суфчине была большая конюшня. Если после немецкой бомбёжки в июле лошади не разбежались, то у Савкина был шанс обзавестись конём – уже два месяца он был пешим.

– Дядя Гаврила! – тонкий голос окликнул уже прилично отошедшего от села Савкина. Тот встал, развернулся всем корпусом. Навстречу, прижимая локтем трёхлинейку, бежал Петька Радимов.

– Чего шумишь?

– Дядя Гаврила, ты в Суфчин? Пошли вместе, меня отправили фураж искать.

– Пойдём, только тихо. Мало где недобитки остались.

Пошли. Гавриле было тридцать пять, но рядом с юным Петькой он казался почти стариком. Больше всего Савкин хотел домой. Он ужасно устал от войны, но её не прятался. В Сибири осталась жена Анисья и четверо детей. До войны Савкин работал в колхозе счетоводом, на фронт ушёл одним из первых, попал под Москву на курсы радистов и оттуда – в 179-й миномётный. Так всю войну с одним полком и прошагал. Теперь, на польской земле, было понятно, что хвост фашистской гадине прижмут. Но сколько это займёт, год или два, Савкин не знал. Усталость сменялась отчаянием, тот гневом и так по кругу. Война всё никак не кончалась, своя земля под ногами сменилась чужой, и нужно было просто вытерпеть, как терпят бабы в схватках.

Петька шагал вприпрыжку, как все молодые, у которых от избытка энергии внутри разжималась пружина. Ни фашистов, ни чёрта, ни смерти Петька не боялся, хотя насмотрелся на первых, второго и третью за два года уже вдоволь. Он прибился к полку голодной весной сорок второго. Над сиротой сжалились, поставили на довольствие и записали в помощь интенданту. Однако война есть война, со временем дали и винтовку. Так шестнадцатилетний Петька Радимов оказался в Польше и смешно, в подскок, шагал рядом с молчаливым Гаврилом.

– Дядь Гаврила, а ты какую лошадь хочешь? – молчание Петьке давалось с трудом.

– Какая будет, – Савкин шёл размеренно, экономя силы.

– А вот если бы тебе сказали, выбирай, Гаврил Демьяныч, любую, ты б какую взял?

– А какие есть?

– Ну там, красивую или быструю? Или, можа, выносливую?

– Я бы, Петька, правую взял.

Петька недоумённо остановился и посмотрел в спину идущего Савкина.

– Дядь Гаврила, а правую – это какую? – Побежал опять вприпрыжку за радистом.

– Отстань, Пётр, ты придумал, тебе и решать, кто у тебя там справа привязан, – Савкин усмехнулся.

Осенний лес резал глаза красками. Докуда хватало взгляда раскинулись холмы с зелёной травой, которые пересекали там и сям лесочки красные, жёлтые, тёмно-зелёные и бурые. Над всей этой красотой висело свинцовое небо и светило нежаркое осеннее солнце. Родом из-под Могилёва, Савкин привык и к жирной земле, и к позднему теплу, как здесь. Но сейчас в Сибири, он знал, уже вполне мог лечь первый снег, и деревья все голые, и утром, торопясь в туалет, оскальзываются его ребятки на заиндевевшем деревянном настиле двора. Спустя часа два заметили первые воронки. Пару месяцев назад люфтваффе разбомбило небольшой Суфчин. Старики из Родников рассказывали, что погибло больше десяти человек, многих ранило. Но конюшня вроде оставалась целой, лошадей, каких удалось поймать, привели обратно. Свободных коней в полку не было, своего верного Алима Савкин сдал ветслужбе еще под Миньск-Мазовецким, поэтому лейтенант связи отпустил рядового на удачу: авось и получится. Петька постоянно одёргивал гимнастёрку и за ремень подтягивал винтовку вперёд. Савкин всё так же молчаливо обходил взрытую бомбами землю, лишь изредка бросая острый взгляд на мелькавшие вдалеке в пролеске тени, как он надеялся, от животных.