Мышеловка на Эвересте (СИ)

Их сыграть невозможно. Они приходят и уходят сами по себе. И они, эти всадники свободы, и есть признаки действительности, в отличие от кинофильма. Мурашки, озноб, слеза.

Я записала. Честно говоря, эти самые мурашки приходят не часто. Но приходят.

Когда ты на подиуме.

Да, ты прав. И тогда тоже.

Этого подиума жаждут все, даже не понимая своих желаний. Поэтому список потенциальных моделей столь велик. И они, эти авторы собственной души, будут записывать всё что угодно, любую чушь, так и не понимая, что, собственно, они делают. А они просто ищут.

Мурашки?

Да. Говоря упрощенно. Если яркие, честные и прямые личности, не изменяя себе, проделывают в кинофильме жизни то, к чему предназначены, не боясь осуждения окружающих глаз, и горят светом своего существования в центре арены, питаясь взглядами, то те, кто не в состоянии стать собой, то есть своим желанием, пытаются нарисовать себя, одновременно боясь прямых взглядов. Но из этого никогда ничего по-настоящему не получается. Если модель стриптиза, танцуя на сцене, испытывает наслаждение от демонстрации своей совершенной внешности и от влечения зрителей к ней лично, проявляя единение со своим желанием быть на виду и утверждать модель себя, подавляя модели других, то это честно, правильно и просто прекрасно. Генетическое совершенство всегда первично в мире существования и просто обязано утверждать себя как земную божественность. Несовершенство придумало свой метод сопротивления - мораль.

Ты хочешь чтобы я занялась стриптизом?

Да ты им занимаешься постоянно. По твоим текстам тебя можно читать как открытую книгу. Но ты сама этого хочешь.

Да, ты прав.

32

— Скажите мне, что она не права, - задумчиво сказал писатель.

— Не знаю, - ответил наблюдатель. - Я ничего не понял. Но зафиксировал. Впрочем, подумал о безобразной герцогине.

— Странно, что всё истинное просто до минимума, - добавил писатель, просматривая партитуру на мониторе. - И поэтому часто невидимо, как бриллиант в стакане с водой.

— Вы имеете в виду простоту стриптиза? - спросил наблюдатель и втянул горький дым кактуса, отгоняя рукой заползающую на колени кошку.

— Я имею в виду простоту мотивов человека, затягивающего на себя одеяло внимания. Это заказ. Всё просто.

— Что?

— Это заказ того, кто стоит в начале цепочки, а точнее - длиннющей цепи, которой размахивает изо всех сил сквозь и Пространство, и Время, а на конце которой - Паркер.

— А кто же на другом конце?

Писатель снисходительно посмотрел на изучающего его наблюдателя. Улыбнулся. Сказал:

— Кристина Паркер. Прототип. А кто же ещё там может быть?

«Каравелла восточных роз»

Марево сизого тумана окутало уходивший в прошлое рассвет, пылающий горизонтом будущего, горевшего пламенем лазури шелестящей тишины шепота засыпающих звезд.

Да, собственно, это было видно невооруженным глазом: волны плыли на запад со стороны востока.

Интересно, почему? Почему восток устремлен на запад.

Неужели из-за превосходства духа над материей?

В Индии презирают смерть. В буквальном смысле. Покой жизненного океана индуса непостижим европейцу с его суетой и погоней за миражами.

Это пришло от Ариев много тысячелетий назад. И сохранилось в индуизме до этого времени.

Красота человеческого совершенства и гармонии тела великолепна лишь в рамке Смерти. Это понятно не всем.

Дух молод всегда. Стареющее тело становится клеткой для духа.

Поэтому есть Смерть.

Восточные волны неторопливо плывут на побережье западных мегаполисов, наивно считающих прибыль, прикрываясь крестом.

Маленький мальчик, сынишка стареющего фараона, читал санскрит индуизма, глядел на красавиц египтянок, стройных как утренние весенние лани, любил их мужской любовью и написал книгу, на которой впоследствии воздвигли крест.

Эта плотина восточным волнам смешна и наивна.

Они неторопливо сметают на своем пути поделки разума, боящегося старости, которая страшит иных сильнее смерти. Да так и есть, как ни крути.

Мэрилин Монро знала, когда и как найти свой выход из лабиринта. Как Клеопатра, как Нефертити, как каждый, любящий полет свободы. Как Македонский, оставшись молодым навеки, несущийся на боевом коне во мрак неведомых земель, эллинский флаг над миром воздвигая.

Он умер от вина? Смешно, ей богу, думать так.

Куда сейчас несется по волнам, и кто, в таком бесстрашном и безумном прорыве в будущее, которого конечно нет, но есть тот миг, который есть всегда.

Неведомо. Возможно, те, кто вяжет на себя повязки из пластита?

Но и не те, кто окружен охраной многотысячной.

Как принять непосредственно на веру, что мир куда-то движется со смыслом иным, чем смысл простой любви? Во всех её прекрасных проявлениях, которые зовутся ханжеством пороком.

Лишь сумасшедший честен и правдив и неподкупен. Разве не так? За деньги разум продает себя всегда. Безумие - подумает.

В колодец падая, бездонных дней сжигающих прекрасной юности одежды и на лету не замечая перемен экипировки внезапно осознать, что юность где-то там, уже не здесь, удел любого, кто страсть романтики в душе зажег, но потушить не в силах.