Мыши

Очевидно сосед, несмотря на шум, плавающий в воздухе вместе с табачным дымом, расслышал какую-то часть Комовского рассказа. Прервав пережевывание бутерброда с семгой, он посмотрел на Алексея, приподняв брови.

— Извините, если мы вам мешаем нашей болтовней, — сказал Комов, понимая, что рассказы о стороже-алкоголике вряд ли радуют их благодетеля, чьи чувства настроены на возвышенную оперную волну. Чтобы не показаться совсем невоспитанным, он спросил:-Кстати, как вам спектакль?.. Позвольте представиться. Я Алексей, а это Лиза.

Седой человек кивнул.

— Мое имя вам ничего не скажет, — неожиданно сказал он (право, до чего экстравагантные люди попадаются среди отечественных интеллигентов!) — Зовите меня Михаил Эдуардович… Что касается сегодняшнего зрелища… гм… Все эти мотоциклы и прочее, на мой взгляд, показывают, что оперное искусство жаждет чего-то более современного.

— Хорошо, что на сцене нет компьютера с принтером и кофемолки, — пошутил Алексей.

— Еще будет! — пообещал Михаил Эдуардович, и все засмеялись.

— Извините, — сказал сосед, достав плоскую коробочку. — Когда-то сердце работало, как часы… а потом, видно, завод кончился, — пошутил он.

Веселый оказался гражданин, а выглядит сухарем.

— Вы читали, как пресса поносила Мякишева за то, что он оперу обстриг? — поддержал дальнейший разговор Комов.

— И правильно сделал. Опера, как и всё человеческое общество, вступила в кризис. Ну, переиграют все оперы по-новому — и что потом? Нужно обновление. Но беда человечества в том, что оно консервативно и тупо. Вспомните, как человечество оплевало и уморило Бизе, а потом спохватилось: ах, извините, ошибочка вышла, великий, оказывается, был композитор!.. А вспомним Шуберта, признанного при жизни только друзьями!.. Между тем, ведь наверняка где-то есть и в наши дни презираемый и гонимый гений, который вдохнет, наконец, современный дух в увядающее искусство оперы. Вы только представьте, как он задыхается по ночам от рождающейся внутри него музыки, словно от астмы! Лет через десять, очнувшись, все в один голос скажут: вот он, наш кумир! И будут потом еще двести лет его упорно слушать и возносить. Даже когда он, в свою очередь, устареет, а его музыка покроется мхом… А впрочем, зачем становиться великим композитором? Чтобы превратиться в позывные для мобильного телефона?..

— Вы композитор? — спросила Лиза.

— Я?.. Нет, я не композитор. Я… — Михаил Эдуардович отчего-то запнулся и докончил странными словами:- Я — другой.

— Поняла, вы — музыкальный критик.

— Я?.. Пожалуй, что критик, — сказал Михаил Эдуардович и усмехнулся. — Что-то у нас с вами прямо булгаковский какой-то разговор получается.

— Всё равно музыка — божественная, — вставил Алексей.

— Божественная. Но пульс ее уже не тот, — парировал седой. — Не нашего века.

— Но — звучит.

— Много песен-арий, потому и звучит. Хотя голос Леоноры слабоват. Не держит слушателя.

— Зато Манрико поет легко, как дышит.

— И хор, без сомнения, хорош.

— Хорош. Мне всегда было удивительно, как много совершенно разных людей объединяет и примиряет хор.

— Хор — это рабочий класс театра.

— Однако, неожиданные у вас порой суждения! — почти восхитился этой репликой Алексей.

— Каждый имеет право на свое категорически абсурдное суждение. Жизнь — штука не всегда регламентированная. Борьба стихий и идей — нормальное состояние. Например, просто едешь как-нибудь в машине…

Зазвенел звонок, и Алексей и Лиза так и не узнали, что бывает иногда, когда просто едешь в машине. Михаил Эдуардович запнулся, а потом сказал, проникновенно глядя Комову в глаза:

— Не мыслю себе жизни без оперы. Музыка — это тоска по богу.

Он наклонил голову, прощаясь, и тут же пропал в толпе, хлынувшей обратно в зал.

— Приятно, что еще есть такие интеллигентные люди, правда? — сказала Лиза. — Ой, смотри: он что-то забыл!

Комов взял уже виденную плоскую коробочку.

— Это его лекарство. Ладно, после спектакля найду его и отдам.

Размягченная буфетом и перекуром публика встретила второе появление Мякишева у дирижерского пульта чуть менее восторженно. А тот трудился во втором действии еще усерднее, то поднимая вверх узкий худой палец, то склоняясь к партитуре, чтобы разглядеть мушиные какашки стаккато.

Алексей, аккуратно вертя головой, внимательно просмотрел все седые головы в зале, но Михаила Эдуардовича среди них не обнаружил. Странно, неужели великий любитель оперы сбежал со второй части, отказавшись услышать великолепную арию "Пламенем адским, что всё сжигает"?.. В конце концов вкусная музыкальная фраза оторвала Алексея от нудных размышлений.

Впрочем, после окончательного занавеса и аплодисментов Михаила Эдуардовича в самом деле не оказалось в гардеробе. Интеллигент, который рассказывал, что жить без оперы не может, вдруг таинственным образом исчез.

— О чем ты всё думаешь? — спросила Лиза.

— Так, ни о чем, — соврал Комов.

Что-то не сходилось в его следовательской голове, которая вновь приступила к своим служебным обязанностям.