Скоро он увидел людей. Они были похожи на того, суетливого, куда-то спешили и что-то несли: коробки, ящики, мешки, скатанные в трубу ковры…
Ворота Троицкой башни были открыты. Старательно объезжая дохлых мышей, Мишка съехал вниз.
— Мальчик, погоди! — нехорошо крикнул вслед чей-то голос, но Мишка только прибавил хода.
Жидкая толпа зевак стояла перед Кремлем, глазела и осторожно переговаривалась.
— Мальчик, ты оттуда? Что ты видел? — подбежавший запыхавшийся дядька зачем-то достал блокнот и нацелился в него авторучкой.
Вместо ответа Мишка вдруг заплакал, махнул рукой и быстро покатил к к Тверской.
Но не идти же домой, в подземелье, таким зареванным? Он поднялся вверх по Тверской до самого красного дома, где протягивал руку железный дядька на коне, и скатился оттуда до самого низа. Потом поднялся опять и опять скатился. Хотел скатиться третий раз, но когда поднялся, заметил шатер с бутербродами, вспомнил, что не завтракал, и почувствовал страшный голод. Он купил длинный бутерброд и стал жевать жесткий хлеб.
Мимо рухнувших навесов и разломанных столов заброшенного кафе он спустился в скверик за молчащим фонтаном, где уже имелись каменный полированный лысый мужик, сосредоточенно сидящий на стуле, и еще один мужик — живой, с бутылкой пива, сразу видно: то ли пьяница, то ли алкоголик.
Лысый гранитный смотрел куда-то вниз и немножко — на Мишку.
— Жалко Андреича, правда? — сказал тот ему.
— Ты с кем это беседуешь? С Лукичом? — спросил веселый гражданин с бутылкой пива в руке.
— А кто это — Лукич?
— Да вот же он! Лукич, разглядывающий лягушку! — сказал веселый гражданин.
"Вырасту — Андреичу тоже памятник поставлю", — подумал Мишка.
Он внимательно посмотрел на лысого.
— Врешь ты всё. Это Ленин. Он Ильич, а не Лукич.
— Значит: Ильич, разглядывающий лягушку, — сказал веселый и протянул ему бутылку. — На, выпей. Говорят, мышиный царь салазки откинул. Выпей за свободу и за избавление от рабства. А то бы ишачил на хвостатых.
— А пошел ты! Сам бы ишачил! — сказал Мишка, вскочил на доску и поехал.
Под памятником мужику на коне стоял парень с газетами и кричал:
— Сенсационные новости! Гибель зловещего профессора! Конец мышиного царства!
Мишка уже почти проехал мимо, как вдруг увидел в чьих-то руках листок с большими портретами, а на портретах — лица мамы и Алексея. Мишка чуть не упал с доски, что с ним редко случалось. Он остановился, подождал, пока возле парня стало пусто и сказал:
— Слышь! Дай одну газету.
— Вали отсюда, баклан, — сказал газетчик.
Мишка не знал, сколько стоит газета. Он вынул последнюю десятку и протянул парню.
— Ну, ты баклан! — засмеялся тот. — Ты откуда упал? Газеты уже неделю назад меньше полтинника не стоили. А эта вообще экстренная.
Очередной покупатель протянул красную бумажку, взял газету, а от сдачи отказался.
— Видал? — сказал жадный парень. — А ты с десяткой лезешь! Что я — на голову стукнутый? Вали отсюда!
Расстроенный Мишка сунул десятку обратно в карман и наткнулся на банку.
— Ладно, не вытыкивайся! Давай тогда меняться. У меня тоже есть одна штука. Экстренная.
— Вали, я сказал.
Не обращая внимания на этот грубый совет, Мишка вытянул из кармана банку и повертел ею в воздухе, чтобы скорпион ожил.
— Это что за гадость? — спросил газетный парень, скривив губы.
— Ученый скорпион, — сказал Мишка. — Против мышей. Бьет их, как мух.
— Твои мыши уже подохли! Газеты читать надо!
— А если подохли, да не все?
Парень задумался, а Мишка еще выше поднял банку, соблазнительно поигрывая ей. В этот момент в прорехе между облаков появилось солнце, и пронизанный светом скорпион стал даже не медовый, а янтарный, почти прозрачный.
— Ладно, — сказал парень, представляя, какое впечатление произведет чудовище на знакомых девчонок. А может оно и впрямь пригодится. — Бери.
Мишка схватил газету и снова помчался вниз — к двери с маленьким голубым земным шаром.
41
— Кажется, стучат, — сказала Лиза.
Комов с сожалением оторвался от второй кружки кофе и прислушался.
— В этой преисподней что угодно можно услышать. Хорошо, что нам пока еще привидения не являются, — сказал он.
За минувшие сутки Алексей спал не больше четырех часов. Остальное время он потратил, разбирая Цаплинские материалы и понемногу осваивая профессорское наследие. Лиза тоже подключилась к этому занятию, но несколько позже, поэтому выглядела свежее и бодрее.
— Подумать только! — сказал Алексей, судорожно зевнув. — Некоторые насекомые живут на свете всего сто дней и при этом девяносто девять из них спят!..
— Слышишь? Снова стучат, — сказала Лиза.
Действительно, теперь сомнений уже не оставалось: не слишком далеко кто-то колотил твердым предметом по металлу.
— Вряд ли от этой музыки можно ожидать что-нибудь хорошее, — заметил Комов. — Я пойду гляну, а ты посиди здесь.
— Здесь я как раз умру от страха, — сказала Лиза. — Я пойду с тобой.
Комов поразмышлял.
— Ладно. Иди со мной, только осторожно и сильно позади.
Когда они вышли в коридор, то догадались, что стук идет с той стороны, где находится выход наружу.
— Это барабанят там, где твои барабаны, — сказала Лиза.
— Литавры, — автоматически поправил Комов.