Мыши Наталии Моосгабр

– Я хожу в кооперацию, – сказала госпожа Моосгабр, – хлеб там хороший и дешевый. Всегда раз в три дня, к трем часам. Завтра как раз и пойду.

– В кооперации пекут хорошо, – кивнула госпожа Айхенкранц, – я бы тоже туда ходила, но здесь близ кладбища и парка нет ни одной кооперации. Вы живете на «Стадионе»?

– В Блауэнтале, – сказала госпожа Моосгабр, – возле перекрестка, неподалеку от торгового дома «Подсолнечник». Но только в старом районе Блауэнталя, не в новом, если вы там бывали. Дочь недавно вышла замуж и вскоре переедет в Алжбетов, копит деньги на квартиру.

– В Алжбетове замечательно, там ей определенно понравится, – кивнула госпожа Айхенкранц, – а за кого ваша уважаемая дочь вышла замуж? За художника или за кого-нибудь из Охраны?

– За каменщика, – сказала госпожа Моосгабр, – за каменщика по имени Лайбах. Это образованный, работящий парень. Пока живет у барышни Клаудингер на частной квартире. А мальчика нет как нет, – сказала госпожа Моосгабр и отпила немного пива.

– Нет как нет, – вздохнула госпожа Айхенкранц, – где он только может быть! О Боже, сколько мучений, – сказала вдруг госпожа Айхенкранц и, опустив голову в ладони, села против госпожи Моосгабр, – сколько мучений, никто о них понятия не имеет. А теперь еще Охрана грозится, что отберет у меня мальчика. Я забочусь о нем, как могу, за каждым его шагом слежу и очень переживаю, что у него нелады в школе.

– Вот видите, – сказала госпожа Моосгабр и поглядела на ее пухлое лицо и черные локоны, – что-что, а это мне знакомо. И у моих детей были нелады в школе. Набуле с малолетства дралась, а Везр был грубый, до крови бил одноклассников, тоже не жалел кулаков. Во втором классе его послали в Охрану, так, собственно, я и познакомилась с госпожой Кнорринг. Представьте теперь, как давно я знаю ее, если Везру сейчас двадцать пять, а тогда госпожа Кнорринг только начала там работать. Везра определили в спецшколу, а после и Набуле попала туда.

– Это исправительный дом? – спросила госпожа Айхенкранц.

– Нет, не исправительный дом, – сказала госпожа Моосгабр, – это просто школа для трудных детей, там особая дисциплина и надзор. В исправительный дом он попал уже позже, когда вышел из этой спецшколы, – сказала госпожа Моосгабр.

– А потом что с ним случилось? – спросила госпожа Айхенкранц.

– А потом, – сказала госпожа Моосгабр, – сошелся с каменотесами, может, даже из той гранильной мастерской, что на площади, и уже дважды был за решеткой. Сейчас он там в третий раз, но срок ему уже вышел, и боюсь, он того и гляди домой явится. Домой явится – этак заскочит на минуту. А Набуле на свадьбе выбросила лошади пирожки, что я напекла ей, а потом и меня выгнала. Еще до ужина выгнала, корки сухой не дала. А я им колыбельную пела, когда были маленькие. И на эту свадьбу надела свое единственное праздничное платье. Не то, что сегодня, когда я в этой старой юбке да кофте.

– О, мадам, – сказала удивленно госпожа Айхенкранц, – так это ваши дети, о которых вы рассказывали на кладбище? – И госпожа Моосгабр кивнула.

– Да, мои собственные дети, – кивнула госпожа Моосгабр, – о них я вам и рассказывала. – И потом сказала: – Сколько я натерпелась – никому не пожелаю. Знали бы вы! Часто про себя думаю: лучше было бы их совсем не иметь. Но я хотела детей, то-то и оно. Судьба.

– Ужасно! – сказала госпожа Айхенкранц чуть погодя. – Ужасно! – И потом, снова опустив голову в ладони, сидела молча. – Значит, вы и сами прекрасно знаете, – сказала она минутой позже, подняв с ладоней голову, – какое это мучение. Но что я могу еще делать, я же вконец извелась. Наверное, как та госпожа, та… ее могилу под березой вы мне указали.

– Бекенмошт, – кивнула госпожа Моосгабр, – верю вам. И вы еще не ведаете, что вас впереди ожидает. Посмотрите на Фаберов, вы их, наверное, знаете, раз пришли на похороны… – И когда госпожа Айхенкранц кивнула, госпожа Моосгабр продолжала: – Наверное, что-то похожее. Во всяком случае, мадам жаловалась, что он злой и наглый, она была в полном отчаянии. Бедняга, кажется, еще и пил. А ваш не пьет?

– Ах, – махнула госпожа Айхенкранц, – тоже пьет. Возьмет бутылку пива, – она указала рукой в сторону лавки, – и всю выдует. Разве я могу уследить за ним? Разве могу уследить за каждым его шагом? Конечно, водкой я не торгую. Хотела, но мне не разрешили.

– Вот видите, – кивнула госпожа Моосгабр, – Везр тоже пил. С восьми лет. А пиво – и того раньше, с восьми лет водку пил. А приходит ваш домой поздно?

– Поздно, – кивнула госпожа Айхенкранц, – когда кладбище закрывают, он попадает домой с другой стороны. Входит в ту заднюю дверку, что вы видели в кустарнике, он ее легко открывает. У него есть ключ. Но на кладбище, после того, как его закрывают, он никогда особенно не задерживается, самое большее, может, часок, а зимой и того меньше, когда рано темнеет, он боится там оставаться. Но зато в парке ему хоть бы хны. Бродит по парку до самых сумерек. Приходит уже в сумерки или совсем затемно.