Мыши Наталии Моосгабр

Госпожа Моосгабр смотрела на госпожу Линпек и молчала, а привратница стояла рядом, смотрела, приоткрыв рот, слушала и не издавала ни звука.

– Огонь? – выпалила она наконец.

– Огонь, – улыбнулась госпожа Линпек привратнице, – огонь. Он обожает просто глядеть на него. Но больше всего любит его разводить. В малолетстве ему запрещено было до спичек даже дотрагиваться, ведь он и диван мог бы поджечь. Или пойти в погреб и подпалить там дрова. Летом он устраивает костерки на лугу. Однажды был в театре «Тетрабиблос» на «Еретиках» по контрамарке, в первом ряду балкона, ему очень понравилось. Дома я потом водой все заливала.

В этот момент к киоску снова подошел покупатель, некий важный господин с девочкой.

– Пива и лимонаду, пожалуйста, – сказал он и положил на стойку два пятака.

Госпожа Моосгабр и привратница опять чуть отошли в сторону, а у госпожи Линпек за окошком снова прояснилось лицо, на губах появилась улыбка. Она протянула руку куда-то, откупорила открывалкой пиво и лимонад, налила их в стаканчики. Господин с девочкой отошли и стали пить, и госпожа Моосгабр задержала на них взгляд. Смотрела, как они пьют, потом с привратницей опять подошла к окошку и сказала:

– Но мальчика здесь нет, так ведь? Он возит тележку позднее?

– Позднее, – кивнула госпожа Линпек, – в час пик вечером. Но сегодня придет еще позже, завтра тоже. Сегодня и завтра после обеда он пойдет в приют святого Иосифа.

– В приют святого Иосифа? – удивилась привратница. – А что он там делает? На плотника учится?

Но госпожа Линпек покачала головой.

– В приют святого Иосифа его взяли на два дня в неделю, – сказала она, и ее голос был по-прежнему любезный и высокий, – на четверг и пятницу. Он там обедает и остается аж до пяти. Я плачу только за еду, стоит это пятак, а содержит этот приют для бедных детей епископский совет, некоторые дети бесплатно получают обед, суп и булочку или пирог. Все это он обожает, он ведь страшный лакомка. Обожает сладости, весь в отца. Тот тоже съел бы все, что под руку подвернется, лишь бы это сладкое было, а вот чтоб алименты платить – дудки. Знаете, дамы… – госпожа Линпек теперь засмеялась, потому что госпожа Моосгабр и привратница невольно обвели взглядом киоск, который изнутри был увешан сплошными деликатесами, – знаете, уж коль он такой лакомка, то и у меня из киоска он тоже что угодно таскает: шоколад, орешки, сладости, – к счастью, еще я за этим строго слежу, а медовиками вообще не торгую. Ох и беда, если бы я ими торговала, он их просто обожает.

– А что он продает с тележки? – затрясла большой черной сумкой госпожа Моосгабр и посмотрела на перрон, куда как раз подходил желтый поезд.

– Ну что продает, – улыбнулась госпожа Линпек и посмотрела на поезд, – то, что люди на бегу покупают, когда делают пересадку или ждут на перроне знакомых, или наспех что-то хотят проглотить, когда нет времени посидеть в ресторане. Шоколад, апельсины, бананы, шоколадные вафли, сигареты, конечно.

– А влашский салат и ветчину? – спросила госпожа Моосгабр. – Или, может, мороженое?

– Ни влашского салата, ни ветчины, – покачала головой госпожа Линпек, – это едят только у стойки. Мороженое сюда приносит половой Лупл. Но я скоро буду торговать сандвичами.

– А лимонад? – спросила госпожа Моосгабр.

– Лимонад продает.

– Но, мадам, – посмеялась теперь привратница над госпожой Линпек, – я никак в ум не возьму, как это вы добиваетесь, что мальчик не съедает с тележки всякие сладости, раз уж он такой лакомка. Вы следите, чтобы он ничего не взял у вас из киоска, но с тележки он мог бы взять все, вы же не можете за ним уследить, если он возит тележку по перрону взад-вперед – от лифта аж туда за ресторан, к мосту, – а на ней, как вы говорите, у него шоколад и шоколадные вафли. Продавай я с тележки, – привратница засмеялась, – я бы все съела.

– Так-то оно так, – кивнула госпожа Линпек одобрительно и охотно, – но тут опять же есть разница. На тележке как бы его товар, за него он должен отчитываться. Если он оттуда возьмет что-нибудь, он же будет в убытке, на соль и то не заработает. Когда свое – это совсем другое.

Важный господин с девочкой допили в сторонке, положили стаканчики в корзину и пошли прочь. Госпожа Моосгабр посмотрела на корзину, стаканчиков в ней было через край, потом – вслед господину с девочкой, а потом ее взгляд снова остановился на лимонаде за стеклом киоска. В эту минуту к перрону стал подходить красный поезд, и госпожа Линпек за окошком вдруг снова вздохнула.

– Все это ужасно, – вздохнула она, и в ее подкрашенных глазах снова появился ужас, – вы, мадам, под поезд не бросились. А я не знаю, не знаю, – покачала она головой, и ее голос был несчастный, отчаянный, – я правда не знаю. Что думаете вы, вторая дама… – обратилась она к привратнице, – думаете, есть надежда? Думаете, я могла бы выбить из него алименты? Люди ведь должны понять, что мальчику нужно зимнее пальто – не ходить же ему зимой в зеленом свитере, – и шапка, и лыжи! Что вы скажете?