Мышьяк к чаю

В Фоллингфорде в самом деле царил такой же беспорядок, как и у Дейзи в голове.

Лорд Гастингс подвел дочь к мягкому зеленому креслу, заваленному подушками. Дейзи изящно опустилась в него, и тут случился очень громкий и очень неприличный звук.

Лорд Гастингс буквально заревел от смеха.

– Разве это не здорово? – воскликнул он. – Я увидел рекламу в «Бойз Оун Пейпер» и немедленно заказал эту штуку!

Дейзи застонала.

– Папочка, – сказала она. – Это ужасно глупо!

– Ладно тебе, Дейзи, дорогая. Отличная шутка. Иногда я гадаю, ребенок ли ты?

Дейзи поднялась во весь рост.

– В самом деле, папочка, – заявила она. – Я не имею оснований думать, что в этом доме есть место для еще одного ребенка, – но она снова улыбнулась, и лорд Гастингс подмигнул в ответ.

– Ну а теперь пойдем, Хэзел. Полагаю, нам пора подняться в нашу комнату.

Туда мы и направились.

3

Лорд Гастингс продолжал разыгрывать «удивительно смешные» шутки всю неделю.

– Папочка, – простонала Дейзи, обнаружив потек фальшивых чернил на тарелке во вторник. – Ты меня позоришь.

Но судя по тому, как она смотрела на отца и как он хихикал в носовой платок, я бы сказала, что она вовсе не сердилась на него. Ведь если осторожная, приличная Дейзи занимала свое место всегда, когда за ней наблюдала мать, то другая сторона ее натуры, умная и интересующаяся всем происходящим вокруг, появлялась рядом с лордом Гастингсом – и это, уж я-то знаю хорошо, кое-что да значит.

Дейзи показывает свое истинное «я» только людям, которые ей действительно нравятся, и таких совсем не много.

Но в этот день леди Гастингс присутствовала за обедом, так что Дейзи заботилась о том, чтобы выглядеть благопристойной.

– В самом деле, Джордж, – сказала леди Гастингс, сурово глядя на мужа.

Мы все чуточку съежились, поскольку происходило нечто глубоко неправильное между лордом и леди Гастингс на этих каникулах. На Рождество я думала, что мама Дейзи – милейшая женщина, пусть даже несколько рассеянная, но в этот раз она выглядела иной, сплошь острые углы и гнев по любому поводу.

Она была такой же высокой, светловолосой и изящной, как и на Рождество, но на этот раз ее красота напоминала хрупкую фарфоровую вазу, которую нельзя трогать.

Ну а поскольку лорд Гастингс, судя по его поведению, тоже ощущал себя не в своей тарелке, то пребывание в их доме вызывало во мне мысли, что мы сидим в окопе посреди яростного сражения, а противники посылают друг в друга снаряды над нашими головами. Я знаю, что такое – когда родители в ссоре. У нас в Гонконге случались недели, когда отец и мать разговаривали только через меня, как будто я нечто вроде живого телефона, но в Фоллингфорде все обстояло совсем не так.

Бедный лорд Гастингс пал духом, поскольку его отвергнутые презенты в виде обвисших цветов и измятых плиток шоколада продолжали возникать около комнаты леди Гастингс, откуда они отправлялись прямиком на кухню, которая все сильнее и сильнее напоминала оранжерею. Большую часть шоколада подъели мы во время наших перерывов на чай, которые Дейзи предложила устраивать даже на каникулах в честь Дипдина, и я не стала с ней спорить.

– Он ее любит, – сказала Дейзи, чавкая апельсиновым кремом, – и она его тоже. Только иногда этого не показывает. В конце концов она обязательно успокоится.

Я не была так уверена.

Леди Гастингс проводила дни, либо запираясь в собственной спальне, либо разговаривая по стоявшему в холле телефону, шепча в него что-то и замолкая, стоило кому-то подойти ближе.

Не только я и Дейзи стали заложниками ссоры между ее родителями.

Ее брат Берти, учившийся последний год в Итоне, тоже приехал домой на каникулы. Он выглядел раздражающе похожим на сестру – только вытянутую подобно куску индийской резины и без такой гривы волос, – но если Дейзи шипела, подобно бенгальскому огню, то Берти гудел от ярости.

Берти постоянно находился в дурном расположении духа, и почти сразу после прибытия он начал громко бродить по дому. Он носил пару ярко-зеленых брюк и таскал с собой расстроенную гитару-укулеле, на которой упорно пытался играть в любое время дня или ночи – если верить Дейзи, брат был в состоянии исполнить только три песни, и все неприличные, – и еще у него имелся при себе друг по имени Стивен Бэмптон.

Я очень радовалась, что Стивен оказался совсем не раздражительным типом. Коренастый и плотный, с гладкими рыжими волосами, он выглядел кротким и немного печальным. И он смотрел на меня так, словно я тоже была человеком, а не Восточной Экзотикой, и поэтому он мне сразу понравился.

Я радовалась, что он здесь, поскольку на этих каникулах Фоллингфорд выглядел чужим, или, возможно, он просто напоминал мне, насколько я здесь чужая. Берти играл на своей укулеле, лорд и леди Гастингс ругались, а Дейзи не переставая носилась по дому, показывая мне тайные убежища, гнезда ласточки и старый меч, принадлежавший ее прапрадедушке. Так что я понемногу начинала скучать по липкой жаре и украшениям из искусственных цветов моего собственного дома в Гонконге.