Мышление Адольфа Гитлера

«Вы также можете принять к сведению, что я не считаю должность министра такой, за которую нужно бороться. Я считаю, что великий человек не обязательно должен стать министром, чтобы войти в историю. С самого первого дня я тысячи раз повторял в уме: я буду ликвидатором марксизма. Я разрешу задачу, а когда разрешу ее, тогда для меня титул министра будет обыденным делом. В первый раз, когда я стоял перед могилой Рихарда Вагнера, мое сердце наполнилось гордостью за человека, который заслужил такую надпись: «Здесь покоится прах члена Тайного Совета, главного дирижера, его превосходительства барона Рихарда фон Вагнера». Я был горд, что этот человек, как и многие люди в истории Германии, желали оставить для потомства свое имя, а не свой титул. Не скромность заставила меня быть «барабанщиком». Именно это есть величайшей важностью, а все остальное пустяк».

После своего пребывания в Ландсберге Гитлер уже не отзывался о себе, как о «барабанщике». Изредка он говорил о себе словами святого Матфея, сравнивая свои усилия с «гласом вопиющего в пустыне», или вспоминал Иоанна Крестителя, чьей обязанностью было прокладывать дорогу тому, кто должен прийти на Землю и привести нацию к власти и славе. Однако чаще всего он называл себя «фюрером», как предложил ему Гесс во время их заключения».

Шло время, и становилось ясно, что он считал себя Мессией и что именно его избрала судьба, дабы привести Германию к славе. Его ссылки на Библию стали все более частыми, а возглавляемое им движение начало пропитываться религиозным духом. Все чаще сравнивает он себя с Христом, и эти сравнения находят свое место в его разговорах и речах. Например, Гитлер мог сказать:

«Когда я приехал в Берлин несколько недель назад и взглянул на него, то роскошь, извращение, беззаконие, распутство и еврейский материализм вызвали во мне такое отвращение, что я чуть не вышел из себя. Я почти вообразил себя Иисусом Христом, когда тот пришел к храму своего Отца и обнаружил, что его захватили менялы. Я вполне могу представить, как он чувствовал себя тогда, когда взял кнут и изгнал их».

Ханфштенгль вспоминает, что он резко взмахнул кнутом, якобы изгоняя евреев и силы тьмы, врагов Германии и германской чести. Дитрих Эккарт, который видел в Гитлере возможного лидера и присутствовал на его выступлениях, позднее сказал: «Когда человек дошел до отождествления себя с Иисусом Христом, то это означает, что он созрел для сумасшедшего дома». Но при всем этом отождествление было не с Иисусом Христом Распятым, а с Иисусом Христом яростным, бичующим толпу.

По сути дела, Гитлер мало восторгался Христом Распятым. Хотя он был воспитан в католической вере и во время войны причастился, однако сразу же после того раскритиковал свою связь с церковью. Такого Христа Распятого он считает мягким и слабым, неспособным выступить в качестве германского Мессии. Последний должен быть твердым и жестоким, если хочет спасти Германию и сделать ее владычицей мира.

«Мои чувства христианина указывают мне на моего Господа и Спасителя, как на борца. Они приводят меня к человеку, который однажды, в одиночестве, окруженный лишь несколькими последователями, увидел в этих евреях их настоящую сущность и призвал людей бороться против них и который, Боже праведный, был величайшим не как мученик, а как воин. В безграничной любви, и как христианин и как человек, я читал главу, которая рассказывает нам, как Господь наконец поднялся в своем могуществе и взялся за плеть, чтобы изгнать из Храма змеиное племя. Какой же ужасной должна быть борьба против еврейской отравы».

А Раушнингу он однажды рассказал о «еврейском христианском вероучении с его женоподобной, жалостливой этикой».

Из свидетельских показаний не ясно, является ли новая государственная религия частью плана Гитлера или же ход событий был таким, что способствовал этому. Розенберг давно ратовал за такой решительный шаг, но нет доказательств, что Гитлер склонен был его сделать, пока не пришел к власти. Возможно, он чувствовал, что ему необходима власть еще до того, как он смог начать радикальные перемены. Или же последовательность его успехов была такой впечатляющей, что люди непроизвольно начали относиться к нему по религиозному, и это сделало нацистское движение более или менее явным. В любом случае, он принял эту богоугодную роль без каких-либо колебаний или смущения. Уайт говорил нам, что теперь, когда к фюреру обращаются с приветствием «Хайль Гитлер, наш Спаситель», он при комплименте слегка кланяется — и верит в него. Время течет и становится все более и более ясно, что Гитлер считает себя действительно «избранным» и что мнит себя вторым Христом, который призван утвердить в мире новую систему ценностей, основанную на жестокости и насилии. Играя эту роль, Гитлер влюбился в самого себя и окружил себя собственными портретами.

Похоже, эта миссия заманила его на еще большие высоты. Неудовлетворенный ролью скоропреходящего Спасителя, он стремится превратить себя в идола для будущих поколений. Фон Виганд говорит: