Мышление. Системное исследование

Важно, что речь идет именно о неизвестном, о некоем безразмерном «х». Наличие этого неизвестного в нашем уравнении оставляет наше представление в определенном смысле открытым[89]. Если мы не можем знать всего, если наше знание не может быть абсолютно корректным и исчерпывающим, мы должны предполагать наличие этого незнания и учитывать наличие этого незнания в любом своем представлении о реальности. Таким образом, эта «поправка» в реальности работы моей интеллектуальной функции как бы сопрягает ее с реальностью как таковой, создает брешь, щель, через которую они – эти две стороны реальности (на самом деле одной и той же, разумеется) – могут контактировать.

Выше я уже предложил представить, что речь идет о своего рода «разрезе» на теле реальности, благодаря которому образуются как бы края «раны» – наши представления. Но давайте продолжим это размышление и пройдем чуть дальше, имея в виду тот самый четвертый аспект – эту нашу «специальную поправку» (неизвестное, «х»).

Два края нашей «раны» – это края как бы двух реальностей: с одной стороны, реальность познаваемого, с другой – реальность познающего. Линия среза по двум сторонам раны – это наши представления о том и другом. Но пока, используя этот образ – «тела», «раны» и ее «краев», – мы смотрим на реальность как бы снаружи, что, наверное, не совсем верно. Попробуем же взглянуть на эту «рану» как бы изнутри «тела» реальности. Изнутри мы будем видеть лишь увеличение поверхности реальности – как раз на величину краев этой раны.

Пользуясь этой графической метафорой, можно представить себе то, как возможно то, что при противопоставлении реальности самой себе никакого действительного разрыва в ней не происходит. Реальности познаваемого и познающего, конечно, не являются различными или противостоящими друг другу: мы всегда имеем дело с единой и неразрывной в себе реальностью, которая, впрочем, может быть специфическим образом искажена наличием «наблюдателя».

Однако мы вряд ли сможем заметить эту принципиальную неразрывность реальности, пока не поймем, что нуждаемся в этой «четвертой поправке», которая, подобно физической «кротовой норе», «червоточине», оказывается зоной контакта реальности самой с собой, или, если угодно, зоной перехода реальности самой в себя, то есть минуя буфер мира интеллектуальной функции и, соответственно, самой необходимости производства представлений (некоей представленности так).

Думаю, что этот ход с нашей условной «четвертой поправкой», дающийся всякому человеку с огромным трудом (и не все, я полагаю, способны совершить его), является, по существу, революционным для нашего мышления, делая его по-настоящему разумным и сложным. Знать, понимать, что все так и не так одновременно, – это чрезвычайно сложный интеллектуальный навык, требующий специфической перестройки нашего внутреннего психического пространства.

Возможно, именно эта перестройка и приводит окончательно к тому, что плоскость нашего мышления получает свое дополнительное измерение, о котором шла речь выше, а само наше личностное «я», которое изначально было лишь способом осуществления простой косвенной рекурсии, превращается в личностное «я», обладающее собственным временем и способное на подлинную самореферентацию.

Соображение № 8 Об озадаченности

Допустим, что развитие нашего мышления в онтогенезе благополучно прошло все необходимые фазы, и мы достигли способности думать о реальности так:

• во-первых, реальность нам принципиально недоступна, а все, с чем мы имеем дело, – это лишь наши представления о реальности, созданные нашим же психическим аппаратом по результатам его взаимодействия с реальностью;

• во-вторых, наши представления о реальности – не просто «образы реальности» (именно так, судя по всему, она представлена в мозгах других животных), а представления, опосредованные миром интеллектуальной функции, который мы интроецировали в процессе социальной коммуникации, сформировав на его основе сначала «плоскость мышления», а затем и «пространство мышления»; так что теперь всегда между нами и реальностью, с которой мы имеем дело (хоть внешней, хоть внутренней – интроспективной), стоит этот буфер, преображающий сигналы («факты») реальности в некие «пропозиции» нашего индивидуального мира интеллектуальной функции;

• в-третьих, всякое наше «познание» стремится вовсе не к абстрактной истине, а к созданию определенности – некоего «понимания»; то есть все, с чем мы имеем дело в результате нашего познания, – это имена и нарративы (истории, которые мы создаем для того, чтобы собрать «факты/пропозиции» воедино и, образно говоря, примерить их на себя); причем «имена» определяют для нас контексты и вовлекают в ту или иную языковую игру, а «нарративы» задают структурные отношения элементов нашего пространства мышления, производя таким образом эффект наподобие «дополненной реальности», когда человек одновременно видит и то, что действительно находится перед ним, и то изображение, которое выводится на его очки и накладывается на действительное[90];