Мысль виновного

Впрочем, дурь — это тоже дела прошлые и хорошо забытые. Сейчас Данилов (Даня, как его все называли) и компания занимались гораздо более серьезными делами, а именно — крышевали над половиной местных магазинчиков и ларьков. А ведь всего какие-то пять лет назад это были нормальные люди, мои приятели. Просто удивительно, как за такой срок можно так деградировать. Из людей превратиться в кучу ублюдков, не знающих ни жалости, ни меры отморозков. Кто-то успел спиться, кто-то угас от наркотиков, половина уже сидела… Не так уж много их осталось. Но чтобы оборвать человеческую жизнь, ведь достаточно всего одного.

Даня, Суслик, Федько, Спица, кто еще?… Да, все они недолюбливали меня, ведь я ушел от них, «бросил бригаду», как любил говорить Данилов, когда мы еще общались. А я к ним относился ровно… Ну, перебесился, понял, что об институте бы пора подумать, поумнел. Они пускай спускают жизни дальше, мне-то что…

Ладно, если бы только свою жизнь поганили, так нет, совсем разошлись в последнее время — на кормежку к серьезным устроились. Машинам номера перебивают, с краденым товаром какие-то замесы, и трупы несколько раз… закатают в полиэтилен и в лес — ищи-свищи… Но все это — слухи, не очень-то я в это во все верил, а если и верил, то закрывал глаза, делал вид, что не причем. Меня не касается. Все в прошлом. Легкое пренебрежение, не более. Все где-то там, не со мной…

Так вот, коснулось. Да так, что жить не хочется…

— Ну что, Витя, в институте учимся, книжечки читаем? — с брезгливой усмешкой сказал мне Данилов два дня назад, когда я случайно встретился с ним на улице. — Как со стипендией? Хоть на бутылку в месяц-то хватает?

Я никак не отреагировал. Просто прошел мимо. С дураками бесполезно спорить — только нервы себе портить.

— Гордый, — констатировал он, сплюнув. — Даже поздороваться со старым другом не хочешь. Все с родителями нянчишься да со своим сопливым братом?

Я остановился.

Господи, зачем?!!!.. Зачем я тогда остановился? Эта скотина уже была у меня за спиной. Сделал бы вид, что не услышал… Ну почему мы все хотим обязательно выпендриться? Кому это нужно?!

— Не трогай моего брата, гнида, — ответил я, не оборачиваясь.

Теперь я проклинал себя за эти слова!

Это я виноват в том, что случилось! Кто тянул меня за язык?! Я просто ненавидел себя… Я ненавидел всех! Весь мир!.. Чертовы ублюдки!

Ну, в чем он был виноват, мой Сережка?! Почему его, а не меня? Ну почему, Господи?!..

А потом осталась только звенящая в голове мертвецким холодом фраза Дани, которую озвучил мне Макс: «Встретишь нашего Витю, передай, что с его братом кончено»…

— Может быть, он пошутил? — спросила меня заплаканная Катька.

— Может быть, — сами ответили мои губы, чтобы немного ее успокоить.

Такие люди не шутят. Ведь это звери. А звери не в силах шутить.

Конечно, я верил в чудо. Человек устроен именно таким нелепым образом. Мы отрекаемся от очевидного, от того, что у нас под самым носом, но в то же время верим в несбыточное. До самого конца, словно несмышленые дети. Именно поэтому родители перенесли страшную весть гораздо легче, чем я думал, — они верили, что Сережка жив, верили настолько свято, что даже Бог, наверно, не смог убедить их в обратном. Только глаза, только видеть лично… и даже так — не сразу. А тело никто не нашел.

Но я знал. Я спрятал веру глубоко в подсознание, почти позабыв, что это такое. Зачем? Мне только стало бы больней. Вера сейчас была главным врагом в моем деле. Разве можно мстить, веря?

Был бы мой брат жив, он бы обязательно пришел, послал бы о себе весточку, как-нибудь передал… я не знаю… Да и не только в этом дело. Мне всегда казалось, что между мной и Сережкой существует какая-то незримая связь, что-то, связывающее нас крепче всяких цепей… А тут такой холод! Я совсем его не чувствовал. Я понял это только сейчас… Одна лишь бесконечность, пустота и боль… К тому же…

…Я стоял возле детской кроватки, глядя на бестолково шевелящийся розовый комок, который был моим братом. Человек. Такой же, как и я, такой же, как и все остальные. Живой человечек. Ведь не было его еще вчера в моей жизни. Самый родной для меня. Даже роднее мамы и папы.

Я смотрел на него как завороженный. Неужели это крохотное существо когда-нибудь вырастет? Неужели превратится в такого же мальчишку, каким был сейчас я сам? Он будет дразниться, я натру ему уши, а он побежит ябедничать маме… Даже не верится… И он мне станет самым дорогим. Я буду заступаться за него и помогать делать уроки.

— Возьми братика на руки, — ласково сказала незаметно подошедшая мама.

Мне вручили удивленно смотрящего прямо на меня Сережку, и я обмер. Малыши все время смотрят в глаза человеку — они ничего еще не стесняются и не боятся, еще не научились. Я думал, у новорожденных еще совсем бездумный взгляд, но мой маленький брат смотрел на меня так серьезно, будто уже все знал и понимал.

— Только голову придерживай, — подсказала мне мама.

Я держал его дрожащими от волнения руками, боясь навредить, случайно сделать ему больно, а он все смотрел и смотрел на меня.