Мысли

Диана так до конца и не поняла, куда, в какую зону она вступила. Ей предложили, и она приняла. И так было надо. Так было предопределено. Она сразу же стала принцессой массмедиа и поп-сферы. То есть это у нее как бы кликуха такая, Принцесса, как у Джексона — Король Попа, у той же Мадонны — Мадонна. И Диана приняла, и рухнула во все эти прелести, ажиотаж и обольщения раздувавшейся и раздувавшей ее поп-игры. А кто бы не принял? Ты бы не принял? Не принял? Ну, не знаю. Но при этом она наивно полагала (вот это вот и важно!), что может позволить себе не замечать или не следовать правилам этой игры, игры героев и богов поп- и массмедиа. Это и был тот маленький, вроде бы земной, но на самом деле — метафизический зазор, который при перегрузке разорвал весь блестящий, глобально выстроенный, завершающий и все превосходящий корабль-фантом поп-небес. В этой точке утопия перенапряглась и лопнула. И все опять замкнулось, закруглилось, схлопнулось, аннигилировало два символа ХХ века — автомобиль и поп-герой.

Первые герои массмедийного века, тоже приплывшие, как Лоэнгрины, на лебеде (дело, конечно, не в хронологической, а метафизической последовательности) — Сталин и особенно Гитлер неслись или плыли среди мелкоподеленного пешеходного шевеления обыденных масс. Конечно, они во многом еще были архаически-романтические культурные герои XIX века, обнаружившие и поставившие себе на службу новых дивов. Их посредством они явили власть как соблазн. Но уже нагоняя их, из-за океана надвигался мерцающий и всеохватывающий, всеславящий и всеподобающий фантом соблазна как власти. До Европы долетали первые ласточки-фантомчики — Форд, Мэри Пикфорд, Дуглас Фэрбенкс. Вторая мировая мерой гигантского катаклизма легла границей, осью обращения и черным камнем превращения, мировым знаком перестановки континентального уравнения власти как соблазна на соблазн как власть. Это было грандиозно и страшно. И кому это было нужно? Да разве же такие вопросы задают! Просто, там, скажем, настоятельница одной половины неба не поделила одного, там, с настоятельницей другой половины, или, там, властитель верха вернулся домой и застал свою властительницу середины с властителем низа. Или кто-то там чего-то украл у нездешних. Или один Уатцриор покусал другого — и началось. Или просто что-то огромное, пульсирующее вдруг запульсировало мощнее, ритмичнее, и все разорвалось по шву его живота. Во всяком случае, раньше так бывало. И во властных бинарных единствах Европа — Америка, власть — соблазн, просвещение — увлечение произошел единоразовый реверс, причем второй полюс не исчез, но первый просто стянул на себя его, как, скажем, нарыв стягивает на себя все тело, становясь его чувствилищем и презентантом в горящем болевом горизонте.

Последние титанические герои, спроецировавшие себя на огромный всемирный экран массмедиа, возбудили визионерскую энергию масс (в своем напряге поломав структурные и орбитальные уровни энергий, слив все в одно легко-подвижное и обращаемое в любую сторону тело энергиума), но перенапряглись, пытаясь перекодировать ее в теургическую. Кентавры, дикими усилиями сопрягшие в один организм героическо-просвещенческий романтизм прошлого и массмедиа современности, рухнули под своей несоразмерной для новой разряженной среды тяжестью и биологической несовместимостью, в результате, составных частей (кстати, а как с точки зрения современной медицины может быть объяснен феномен спокойного биологического сосуществования человеческого и лошадиного в реальных древнегреческих кентаврах? а? ведь жили не хуже моносоставных человеков и кобыл? вот вопрос! а вы говорите: невозможно! нельзя! — можно! правда, не всегда! вот в нашем случае кентавризма результат все же плачевный, хотя и протянул несколько десятилетий). И освободившаяся энергия масс стала проецировать на экран визуализации себябытия. Вот так-то. Ну, это-то как раз не темно, а ясно и светло.

В реальной же метрике жизни и реальном масштабе времени и пространства средних взрослых людей, обожающих, чающих, делающих жизнь со своих кумиров (то есть визуализированных коммунальных фантомов, возвращающихся каждому, в их протеичности и нефиксированности, как бы дающихся в приватизацию квазиперсонально-самоузнавания). В них инвестируют слишком много страсти, чаяний, упований, надежд, слез, самоотречений и безумия, чтобы позволить им вести обычную, отдельную, частную, приватную, комфортную жизнь. То есть как бы качать прибыль, не платя налогов. Нет! Уж извините! Как в том анекдоте, помните: Хочется сыграть на рояле! — Вот он, играй! — Да? А я себе его как-то по-другому представлял! Собственно, вся эта нехитрая картина человеческих дурных, и не совсем дурных, и даже иногда совсем-совсем не дурных страстей и есть механизм разгона, разогрева и перегрева немыслимой космической драмы. Я же говорил, терпите! Внемлите! Примите и мужайтесь. Да вы-то, в отличие от других, внемлете и терпите! В общем, кто хочет — тот увидит.