Мысли

Совсем не о таких доказательствах говорит нам Свя­щенное Писание, а Писание более сведуще, нежели мы, во всем, что исходит от Бога. Напротив того, оно гласит, что Бог сокрыт от нас, что после того, как первородный грех опорочил естество людей, Господь оставил их про­зябать в слепоте; вернуть им зрение дано лишь Иисусу Христу, только через Иисуса Христа могут они приоб­щиться Богу: Nemo novit Patrem, nisi Filius, et cui voluerit Filius revelare[42].

Вот что разумеет Священное Писание, столько раз повторяя нам, что ищущие Бога обрящут Его. Но искать придется отнюдь не при ярком свете, и для тех, что будут искать Бога, как дневного света в полдень или воды в море, Он останется сокрытым; иными словами, природа не дает нам доказательств бытия Божия. Не­даром в другом месте Евангелия сказано: “Vere, tu es Deus absconditus”[43].

367. Екклесиаст свидетельствует, что безбожник об­речен на неведение и всегда несчастен. Ибо тот, кто хочет и не может, поистине несчастен. Любой человек хочет счастья, хочет уверенности в том, что ему открыта хотя бы крупица истины, но безбожник не способен ни на постижение истины, ни на отказ от жажды ее постичь. Он даже сомневаться не может.

368. Человек, утратив свойства, истинно ему соприродные, любое свойство считает себе соприродным, рав­но как, утратив истинное благо, готов видеть в чем попало истинное свое благо.

369. Низменность человека — вплоть до покорства животным, вплоть до их обожествления.

370. Вторая часть. О том, что чело­веку неверующему не дано познать ни истинного блага, ни справедливости. — Все люди стремятся к счастью — из этого правила нет исключений: способы у всех разные, но цель одна. Го­нятся за ним и те, что добровольно идут на войну, и те, что сидят по домам, — каждый ищет по-своему: только к достижению счастья и направлено всякое усилие человеческой воли. Такова побудительная причина лю­бого поступка любого человека — даже того, кто решил повеситься.

Но при том, что люди испокон веков неустанно до­биваются счастья, ни одному человеку не удалось до­стичь этого, если им не руководила вера в Бога. Все жалуются на свой удел — владыки и подданные, вель­можи и простолюдины, старые и молодые, сильные и немощные, ученые и невежды, здоровые и болящие, чем бы эти люди ни занимались, где бы, когда бы и сколько бы лет ни жили на свете.

Столь длительные, упорные и всегда напрасные ста­рания должны были бы убедить нас в тщетности наших потуг собственными усилиями обрести счастье, но пример нам не наука. Даже в самых сходных случаях непременно сыщется пусть маленькое, но отличие, и оно-то внушает нам надежду, что уж на сей раз мы стараемся не зря. И вот, постоянно недовольные настоящим, обманутые в ожи­даниях, мы идем от несчастья к несчастью и приходим к смерти — вековечному венцу любой жизни.

Но разве это алкание и это бессилие не вопиют о том, что некогда человеку было дано истинное счастье, а теперь на память об этом ему оставлена пустая скор­лупа, которую он пытается заполнить всем, до чего спо­собен дотянуться, и, не находя радости в уже добытом, ищет новой добычи, и все без проку, ибо бесконечную пустоту может заполнить лишь нечто бесконечное и не­изменное, то есть Господь Бог.

В Нем, и только в Нем наше истинное благо, но мы его утратили, и вот, как это ни дико, пытаемся заменить чем попало из существующего в природе: све­тилами, небом, землею, стихиями, растениями, капустой, пореем, животными, насекомыми, быками, змеями, ли­хорадкой, чумой, войной, голодом, пороками, прелюбо­деянием, кровосмешением. И с той поры, как нами утра­чено истинное благо, мы готовы принять за него что угодно, даже самоуничтожение, как ни противно оно и Господу, и разуму, и природе.

Одни ищут счастья в могуществе, другие — в раз­ных диковинах и в науках, третьи — в сладострастии. Кое-кто понял — и эти люди ближе всего подошли к истине, — что столь желанное всеобщее благо не может заключаться в тех ценностях, которые принадлежат ко­му-то одному, ибо, разделенные, не столько радуют вла­дельца принадлежащей ему частью, сколько печалят час­тью отсутствующей. Помянутые люди поняли: истинным благом может быть лишь то, чем владеют все поровну и одновременно, не завидуя друг другу, ибо кто не захочет его утратить, тот никогда не утратит. Утвердив­шись в мысли, что желание счастья соприродно людям, что оно изначально живет и не может не жить в каждом человеке, они пришли к выводу...

Раздел I. ПОИСКИ

1. Философы

371. Ex senatus-consultis et plebiscitis scelera exercentur[44]. Сенека. Подобрать отрывки в этом же роде.

 Nihil tam absurde dici potest quod non dicatur ab aliquo philosophorum[45]. “О предвидении”.

Quibusdam destinatis sententiis consecrati quae non pro-bant coguntur defendere[46]. Цицерон.

Ut omnium rerum sic litteraturum anoque intemperantia laboramus[47]. Сенека.

Id maxime auemque decet, auod est eujusque suum maxime[48]. Сенека.

Hos natura modos primum dedit[49]. “Георгики”,

Paucis opus est litteris ad bonam mentem[50].