Мысли быстрого реагирования

Каков же был металлический фонд Российской империи, а затем СССР? В 1911 г. он был равен 35 млн т. Прирастать он начал с 1924 г. и достиг к концу 1932-го 55-60 млн т. К началу 1941-го в СССР было 118-124 млн т. За время войны металлический фонд СССР понес большой ущерб, но разруху преодолели быстро, и к концу 1950 г. металла в СССР было в 1,5 раза больше, чем до войны. С конца 1960-х гг. СССР обогнал США по приросту металлического фонда, в 1973 г. металлический фонд СССР достиг 1 млрд т.

Таким образом, металлический фонд на душу населения СССР вырос с 300 кг в 1920 г. до 3700 кг на 1 января 1972 г. С этой базы и началось развитие тех трех пятилеток, программу которых во время перестройки высмеивали как абсурдную и ненужную, сравнивая СССР и США. Каков же был металлический фонд у США?

В 1920 г. металлический фонд СССР составлял 40 млн т, а США — 476 млн т — металла у нас было в 12 раз меньше, чем в США! В 1970 г. металлический фонд США составлял 1639 млн т, а в СССР 857 млн т. На душу населения в СССР приходилось 3,7 т металла, а в США — 8,0 т.

К 1980 г. СССР приблизился к размерам того фонда, которым США располагали в 1970 г. Этот процесс сорвали реформой. При этом в СССР металлоемкость основных фондов объективно должна была быть существенно выше, чем в США — из-за больших расстояний, климатических условий (как в сельском хозяйстве и строительстве), из-за геологических условий залегания главных полезных ископаемых.

Таким образом, в 1950 г. СССР имел металлический фонд в размере 160-180 млн т, и чтобы к 1970 г. стать по этому показателю развитой промышленной страной, пришлось осуществить форсированную программу развития металлургии.

Чтобы устроить «общество потребления», треть населения должна была буквально вырвать кусок хлеба у остальных соотечественников. Неужели это было трудно понять в 1980-е гг.? Но и сейчас мало кто думает, какой ценой оплачен «достойный уровень потребления» для 40 % населения.

О РАБОВЛАДЕНИИ И КАПИТАЛИЗМЕ

5.02.2015

Широкий доступ к иностранной литературе, а также волна исследований истории дореволюционной России позволяют шаг за шагом создавать картину принципиальных различий исторической России (включая СССР) и Запада. Противопоставление социализма капитализму в советской идеологии, по сравнению с этой картиной (хотя она, скорее, еще набросок), кажется тусклой схемой. Но тогда нам и этого хватало, хотя формационный подход явно был недостаточным.

На важные и неожиданные срезы двух наших культур указал Чаянов, которого мы читаем61 с 1989 г. Добавляем к нему другие источники, и возникают содержательные образы.

Я много раз перечитывал его работу «К вопросу теории некапиталистических систем хозяйства» (1924). Там много важных мыслей, он торопился и разработать их не успел — задача огромная. Здесь затрону одну тему. Он изучал в сравнении структуры античного рабовладельческого и российского крепостного хозяйства и пришел к выводу, что эти структуры принципиально различны: рабовладельческое хозяйство — гомолог (звено одного ряда) капиталистического хозяйства; крепостное хозяйство (особенно оброчное) — гомолог семейного трудового (некапиталистического) хозяйства.

Чаянов писал: «В теории рабовладельческого хозяйства могут сохраняться все социально-экономические категории капиталистического хозяйства с той только разницей, что категория наемного труда заменяется рабовладельческой рентой. Эта последняя присваивается рабовладельцем, и ее капитализированная стоимость дает цену на раба, которая является объективным рыночным феноменом…

Русское крепостное право в форме оброка является полной противоположностью описанной выше системе рабовладения… Хозяйство крепостного оброчного крестьянина ни в чем не отличается по своей внутренней частно-хозяйственной структуре… от обычной и уже семейной формы трудового хозяйства».

Барщину и зарождающееся советское хозяйство Чаянов разбирал отдельно. Это были разные и особые системы.

Что мне кажется интересным: то, что на Западе после падения Римской империи эволюция общин варваров, где земля была в личной собственности, порождала буржуазное сословие, которое возрождало рабовладельческие структуры. В России этого не происходило — ни в поместьях, ни в общине.

В Лондоне рабство и работорговля были запрещены в 1102 г., а во всей Англии — в 1215-м («Великая хартия вольностей»). Но в ходе Реформации идея о разделении людей на «избранных» и «отверженных» потеснила христианскую антропологию и породила расизм. И Европа, начавшая колониальные захваты, вновь стала рабовладельческой. Но наша официальная история нам ничего об этом не сказала. А мне это кажется важным для понимания дальнейшего хода событий.