Мысли и воспоминания. Том II

Жалоба графа Эйленбурга на Тидемана и немедленно поставленный в ней вопрос об отставке кабинета по самой форме своей тем более тяжело сказались на моих нервах, что я в ту пору страдал от последствий тяжелого заболевания на почве потрясения, вызванного покушениями на императора и одновременной необходимостью работать в президиуме Берлин ского конгресса. Долг службы, правда, заставил меня забыть о болезни, но лечение в Гаштейне скорее обострило болезнь, чем вылечило ее. Это лечение, от которого мой коллега министр Бернгард фон Бюлов скончался 20 октября 1879 г., действует на переутомленные нервы отнюдь не успокаивающе, если оно прерывается работой и волнениями.

Тотчас же по возвращении в Берлин мне пришлось защищать в рейхстаге проект закона о социалистах. При этом я еще раз убедился на опыте, что выступление с трибуны требует меньшего напряжения нервов, чем корректура длинной, быстро произнесенной речи, текст которой нужно защищать перед важной инстанцией. Однажды, когда я был занят такой корректурой, со мной произошел месяцами подготовлявшийся нервный кризис, физически выразившийся, к счастью, в форме легкой крапивной лихорадки.

Задачи руководящего министра европейской великой державы с парламентским строем уже сами по себе достаточно сложны, чтобы целиком поглотить работоспособность человека.

Но их сложность значительно усугубляется, если министр, как в Германии или Италии, должен помочь своей нации преодолеть стадию своего формирования и еще вынужден, как у нас, бороться с тенденциями партий и отдельных лиц к обособлению.

Когда отдаешь все силы и все здоровье на разрешение таких задач, то всякие затруднения, не вызванные объективной необходимостью, вдвойне чувствительны. Уже в начале 70-х годов я думал, что никогда не восстановлю свое здоровье, и поэтому передал председательствование в кабинете единственному лично мне близкому из моих коллег, графу Роону [48]. Тогда я, однако, не был обескуражен деловыми затруднениями.

Для того чтобы это случилось, понадобилась еще враждебная интрига со стороны тех кругов, на поддержку которых я, как мне казалось, мог преимущественно рассчитывать.

Во времена «Reichsglocke» интрига эта определялась отношением элементов, представляемых этой газетой, прежде всего со двором и с консерваторами и с многими из моих подчиненных.

Тот факт, что я не находил у столь благосклонного ко мне монарха достаточной поддержки в борьбе с придворными и домашними влияниями, исходившими от кружка «Reichsglocke», обескуражил меня больше всего и завершил соображения, побудившие меня 27 марта 1877 г. подать в отставку.

Рожистое воспаление поясницы, которым я заболел, когда граф Шувалов потребовал от меня созыва конгресса [49], явилось итогом потерь, понесенных моим здоровьем, распиской в истощении нервной системы. Больше, нежели «Reichsglocke» и близкие к ней придворные круги, виноват был в этом недостаток искренности в деловых отношениях у некоторых из моих официальных сотрудников. Благодаря влиянию министра Фриденталя, а затем и графа Бото Эйленбурга деятельность моего заместителя вице-министр-президента графа Штольберга приняла такую форму, что у меня, наконец, создалось впечатление, словно проводится система постоянного оттеснения меня от политического руководства.

Для этой системы символичен тот факт, что под официальными сообщениями государственного министерства того периода не было моей подписи. Происходило это не по моему желанию или согласию, а было использовано мое безразличие к внешней форме, и я оставлял такие вещи без порицания, пока окончательно не убедился, что речь идет о систематических намерениях.