– Раз или два мама сказала, что я выгляжу тощей, и в ее голосе звучала сталь. Я вызывающе избегала этой темы и отвечала, что у меня много дел. Вместо этого я проводила часы напролет в соседнем гигантском торговом центре, примеряя одежду, которая, как я полагала, поможет мне приобрести желаемый облик: эфирной, но деловой, нежной, но не беззащитной барышни. Я облачалась в тонкие прямые свитера, мешковатые винтажные футболки и обтягивающие брюки. Ничего слишком откровенного – я решила, что, когда потеряю достаточно массы, буду без смущения обнажать тело, – но большинство топов были с низким вырезом, обнажавшим ключицы, которые я любила рассматривать ежедневно.
Если бы я могла честно признаться самой себе, я бы сказала, что
Фрэнсис вернулась в колледж на неделю раньше, чтобы избавиться от контроля подозрительных родителей.
– Это мне не сильно помогло, потому что друзья тоже волновались из-за моей постоянно утончающейся фигуры. Когда они обнимали меня при встрече, я чувствовала, что их руки гладят меня по спине, чтобы ощутить все обнажившиеся кости. Я носила две пары джинсов, чтобы ноги выглядели полнее, и иногда надевала вниз еще и трико. Все лето я позволяла себе съедать несколько кусочков сладкого – жвачку или ментос – каждый день, но, когда я уже перестала худеть, мне показалось необходимым отказаться от «пороков сладкого», так что я стала представлять, как гниют мои зубы даже от самой мысли о сахаре.
Отчаявшись устоять перед искушением, люди с пищевыми расстройствами изобретают сложные стратегии для того, чтобы игнорировать притягательность пищи. Такие мысли и действия приводят к тому, что они решительно отказываются от «запретной пищи» – по крайней мере, временно – и получают иллюзию управления.
Но ограничение «запретной пищи» не облегчает их положение. Напротив, это лишь усугубляет влечение. Сопротивление само по себе становится сигналом: чем больше мы сопротивляемся, тем сильнее становится соблазн. В конце концов многие пациенты с пищевыми расстройствами заканчивают обжорством – поступком, который приносит мгновенное облегчение их депривации, но и ненависть к самим себе, поскольку они сосредоточиваются исключительно на удовольствии от еды. Чувственное ощущение от этого момента заслоняет все остальное. Однако такое решение не может не быть временным. После обжорства большинство пациентов испытывают стыд и отвращение, чувства, которые, в свою очередь, приводят к следующему раунду чрезмерных ограничений. Цикл начинается снова.
Когда Фрэнсис начала учиться на первом курсе, она обнаружила, что сосредоточена на пище больше, чем на занятиях.
– Моя синяя тетрадь теперь была посвящена исключительно подсчету калорий, с периодическими напоминаниями о том, что я жирная обжора. Я почти никуда не выходила. Пару раз я сходила в ресторан с друзьями, где дерзко заказывала жареную рыбу или омлет, а потом мужественно сопротивлялась этому угощению. Каждый день я занималась спортом, хотя и не так много, как мне бы хотелось. Я всегда взбегала по лестнице вверх, в свою комнату в общежитии, по крайней мере дважды в день, – это был почти подвиг, ведь я жила на тринадцатом этаже.
Привычки Фрэнсис постепенно усугублялись; она уже обратилась к психотерапевту и отчаянно пыталась поесть, но у нее ничего не получалось.
– Даже простое представление о вечерней трапезе – что съесть, как и когда – было мучительным. Обычно мне удавалось спланировать, но это было очень трудно. Что же мне делать, думала я. Конечно, я могу вообще не есть, но тогда я совсем ослабею. Обычно я съедала энергетический батончик, или немного творога, или что-то еще, что я позволяла себе съесть. Скажем, вечером я съедала энергетический батончик. Потом назначала себе определенный срок и, если не справлялась, значит, не повезло. Я должна была ужинать в девять, так что могла начинать планировать около восьми. Каждый вечер я ходила взад и вперед, обсуждая преимущества и недостатки энергетического батончика. Я открывала упаковку, но не притрагивалась к содержимому. Потом опять начинала ходить. Я возвращалась к батончику и кончиками пальцев отщипывала крошечный кусочек. Потом ходила и ела. И снова. И снова. Через двадцать пять минут батончик наконец исчезал. Тогда я садилась и планировала, что буду есть на следующий день.
Тошнота
– Опишите свои ощущения, – попросил я.
Уэс долго размышлял над ответом.