Проснулся – ночь, ровно два,жжёт в затылке, хочется плевать,смотрю в окно – тьма, ничегоне видать, пасмурно слишком:мороз минус сорок четыре —это исключительно русская зимища —всё пронзила в стране,за долгие годы феноменальноопостылев моему уму.Хочется бить стены, просто,чтобы увериться, что ещё существуешь.Мне давно невесело, уже лет пять,но смешно наблюдать скоплениялюдей в общественных местах.Прелестно, что не с кем поговоритьо проблемах, которые меня интересуют,иначе, моей свободы бы поубавилосьсо всех точек зрения.Холодно даже в доме: чёртоварусская зима, сколько людейв ней полегло; для себя я могузаметить, что русская зима —так же состояние измученной душидаже летом в поле.Я часто, – куда бы ни прибыл, —вспоминаю запах мороза —это запах депрессии, и поэтомутак тягостно открывать окнас октября по март.Эта ночь затянулась, а ещё толькотри минуты третьего. Мне нужновыпить таблетку от головы —не такую, чтобы голова исчезла,но чтобы перестала болеть.2011
Татьяне Евстратовой
Кудесница Тилоцера, ты ли здесь, м?Неужто за столько лет это действительно ты предо мною?Представить только, истинно ты?Из моей ли воли произвела ты столкновение, в той разжатой точке времени, между отношениямиокружающих меня ветхих стен, офисной мебели,предметов канцелярии, света, и корпускулярных диффузий моей метасубстанции?Милосердие как самая последняя проблема.О, Тилоцера: немеркнущая, единственная, вдохновенная, кристальная равноценность.Моя антиципированная онтотеологически ноогоническая муза!Явление простоты твоих очертаний остро сводит чарами мои губы и щеки,онемение на моём лице возводится в абсолютанинсценированной интимности обоюдного вдыхания отработанного нами кислорода.Вне здания кривые гипотимичные деревья, ритмично сбросив засохшие листья, уснули.Ты, Тилоцера, кашляешь – и конвульсивно направляешься к выходу.2011