Мысли по поводу

«Меж тем рука всё далее ползёт,
Вот круглая коленочка… и вот,
Вот — для чего смеётесь вы заране? —
Вот очутилась на двойном кургане…

Блаженная минута!.. Закипел
Мой Александр, склонившись к деве спящей.
Он поцелуй на грудь напечатлел
И стан её обвил рукой дрожащей.

Она прижалась к юноше. Листок
Так жмётся к ветке, бурю ожидая.
Стучало сердце в ней, как молоток,
Уста полураскрытые, пылая,
Шептали что-то. С головы до ног
Она горела. Груди молодые
Как персики являлись наливные
Из-под сорочки… Сашкина рука
По ним бродила медленно, слегка…
Но… есть во мне к стыдливости вниманье —
И целый час я пропущу в молчанье».

А вот «серебряный век» уже не столь стыдлив, и Михаил Кузмин пишет:

«И сладко погрузить клинок
До самой, самой рукоятки!
Вонзить и долго так держать,
Сгорая страстью и отвагой,
Не вынимая, вновь вонзать
И истекать любовной влагой!»

В наше же время все рамки окончательно рухнули. Идут постоянные споры о том, как различать эротику и порнографию. Не только поэты, но и нынешние поэтессы не стесняются в выражениях и изображениях. Нет ни рамок, ни цензуры, ни морали.

Тем приятнее было, когда у Вадима Квашнина среди меланхолично-депрессивных стихов о родине и природе я неожиданно натолкнулся на такие строки:

«Не помню — это был глубокий вечер?
Или сиянье утреннего дня?
Я уронил на трепетные плечи
Свой поцелуй и, медленно войдя
В тебя, дитя восторга и порока,
Сомкнув руками чувственную грудь,
Почувствовал — кончается глубоко
Всё на земле! Но глаз не отвернуть
От глаз остекленело дервеневших,
Порхавших ярко пламенным огнём!
Восторженных, прекрасных, сумасшедших,
Искристых ночью, сумеречных днём.
Нас друг о друга волнами качало.
Я с неуёмной жаждою юнца
Горел, а догорала ты с начала —
С начала, без начала и конца…»

Всего несколько строк, но зато каких! Ёмко, зримо и в то же время целомудренно. В лучших традициях наших классиков. Спасибо, Вадим!

16 ноября 2009 г.

«Богоматерь Воплощение» Николая Бредихина

Повесть Николая Бредихина «Богоматерь Воплощение» оставила меня в некотором недоумении. Для кого она написана? О чём? Я, конечно, не могу говорить за всех авторов, но у меня имеется давнее и твёрдое убеждение, что авторы пишут для читателей, стараются донести до людей какие-то свои мысли. Отсюда и мой вопрос о целевой аудитории обсуждаемой повести.

Сразу оговорюсь, что это не негативный отзыв, а только перечень вопросов, возникших у меня в процессе чтения повести. Верующий христианин эту повесть читать не будет, т. к. для него она — несомненная ересь. Атеисту сюжет — борьба монашеского инока с бесами и даже с самим дьяволом — вряд ли интересен. Язычники никогда не согласятся, что все их боги в подчинении у христианского Сатаны. Так кто же будет сие читать? К кому обращается автор?

Мне, как агностику, было плевать на христианскую ересь и языческие обиды, поэтому я прочёл всё до конца. И, знаете, главный герой, тот самый инок, не вызвал у меня симпатии, скорее наоборот. Ведь он и его сподвижники монахи заняты тем, что буквально огнём и мечом искореняют язычество, жгут идолов, продвигают монастыри на языческие земли. И при этом не брезгуют ничем, даже чёрной магией. Особенно преуспел в этом главный герой. Даже совокупление с бесом он и его монастырский наставник не считают грехом, так как бес — не женщина, а поэтому и блуда никакого нет!

С другой стороны эти бесы, языческие боги и божки, совершенно безобидны! Как звери: ты их не трожь, и они тебя не тронут. Единственное, что они хотят — это чтобы люди, вернее христиане, оставили их в покое, не лезли в их леса и дела.