Мысли в пути

Не следует думать, что раненые представлялись хирургу однородной, безликой массой. Представьте себе громадную палату, где на носилках и на скамейках ждут искалеченные люди. Солдаты сосредоточенно молчат, спрашивая взглядом: «Скоро?» Молодые лейтенанты самые нетерпеливые. Самые скромные старшие офицеры. Они понимают: каждому определено время и место… В первую очередь берут тяжелораненых. Именно их будет оперировать главный.

Наш главный — Михаил Никифорович Ахутин, генерал-лейтенант медицинской службы. Он был военно-полевым хирургом в высоком значении этого слова. И человеком красивым во всех своих проявлениях. Когда он приезжал к нам в ХППГ 130[1] — его личную базу, как он говорил сам, — и рассказывал о том, что делается на фронте, как предполагается маневрировать госпиталями и что изменилось в их использовании, чувствовалось его глубокое профессиональное понимание всего, связанного с хирургией войны. Оперировал он смело и широко. Знал много стихов и отлично их декламировал, пел, танцевал. К тому же был храбр. Обаяние его казалось беспредельным.

Творческий характер его деятельности по достоинству оценен Верховным Главнокомандованием, ибо он был единственным хирургом, награжденным орденом Суворова, который давался лишь за организацию наступательных действий.

Когда мы вернулись для завершения образования в I мединститут, Ахутин руководил кафедрой госпитальной хирургии и студенческим научным кружком, в котором мы тогда работали. Умер он молодым, неожиданно для всех, и горе наше было безгранично.

Сергей Дмитриевич Терновский — учитель целого поколения детских хирургов в нашей стране. Впервые я увидел его в 1938 году в доме своей будущей жены, когда он еще не стал профессором, а просто был врачом, другом семьи. Однако то первое впечатление сохранилось и не изменилось ни на йоту. Сергей Дмитриевич был небольшого роста, с розовым цветом лица и такого же цвета лысиной. Седые волосы и короткие усики — внешность старого русского интеллигента. Впечатление усиливалось его приятными манерами. Живая речь, общительный характер, любовь к шутке и смеху привлекали к нему сердца всех, особенно детей. Сергей Дмитриевич был мягок в суждениях, не любил резких формулировок, что многим давало основание считать его дипломатом. Вероятно, так оно и было.

С. Д. Терновский обладал даром правильно оценивать людей, различая их достоинства и недостатки. Будучи сам человеком хорошо воспитанным, Сергей Дмитриевич не терпел обострения отношений и предпочитал в сложных случаях не опережать событий. Осторожность, неторопливость в действиях обусловили успех многих мероприятий, которые он осуществил.

Любопытно и, в конечном счете, весьма полезно было его отношение к новому. Шло оно через отрицание. Сергей Дмитриевич любил, чтобы его убеждали в целесообразности нововведений, в прогрессивности которых в глубине души он, я думаю, не сомневался. И тот факт, что окружающие его молодые врачи вынуждены были накапливать аргументацию, спорить с ним, доказывать правоту своих взглядов, делал их в чем-то сильнее и сплоченнее. В них росла способность к преодолению трудностей.

С. Д. Терновский был настоящим тружеником. Он работал с раннего утра до поздней ночи. Писал статьи, книги, учебник. Участвовал во многих заседаниях, конференциях. В любое время его приглашали к тяжелому больному. Он был хорошим врачом. Внимательно вникал во все подробности заболевания, пристально осматривал и ощупывал ребенка, вглядывался в его лицо…

Операция Сергея Дмитриевича, в которой я принимал участие, произошла задолго до начала моей работы в детской хирургии, но я ее хорошо запомнил. Во II Таганской больнице в 1942 году нам приходилось по направлению военкомата оперировать ежедневно десятки призывников с грыжами. Молодой врач вместе с грыжевым мешком ушила стенку мочевого пузыря. Мы пригласили знакомого нам С. Д. Терновского. Всех нас поразила его оперативная техника. Своими небольшими изящными руками он почти не прикасался к больному. Очень осторожно распустил нити, нашел поврежденное место, наложил два ряда швов на пузырь, ввел резиновый выпускник. Действовал нежно и деликатно.

Спустя пять лет, когда я пришел на кафедру к Сергею Дмитриевичу, мне вспомнилась эта операция. Все мы, его ученики, вольно или невольно подражали ему, перенимая его прекрасную школу. С. Д. Терновский был ординатором у знаменитого хирурга А. В. Мартынова. Работал под руководством замечательного русского педиатра Георгия Несторовича Сперанского и, наконец, более двадцати лет отдал Морозовской больнице рядом с Тимофеем Петровичем Краснобаевым, детским хирургом и туберкулезником.

Сергей Дмитриевич собрал вокруг себя начинающих врачей, сумев привить им глубокую любовь к детям.

Помню, как я вместе с моим будущим учителем ходил из палаты в палату. Пациенты — дети со всякими врожденными пороками, маленькие инвалиды с изуродованными ногами или руками. Они, казалось, смирились со своими увечьями, и, пожалуй, это было самое страшное.

В одной палате лежала девочка. Она не могла ходить. Сергей Дмитриевич сказал: