Мытарства пассионариев

…Андрей под шапкой открыл глаза. Отдых закончен, пора действовать. Действовать так, как предписывает долг русского офицера и совесть православного христианина.

«Русский офицер», — капитан третьего ранга Андрей Марченков чуть ли не вслух, как молитву, произнес это словосочетание.

Да, совсем скоро ему предстоит пережить, видимо, жесточайшие испытания, и сознание того, что он не просто воин, а именно русский офицер, давало силы.

Он вспомнил, как еще в кадетском корпусе седой учитель истории, капитан третьего ранга в отставке, рассказывал случай, произошедший во время Отечественной войны 1812 года.

Зима. Из русских и французских окопов, разделенных небольшим пространством поля, в обе стороны то и дело выкрикивались оскорбления и скабрезные шуточки. Вот в пылу словесной дуэли над позициями привстал лихой командир Денис Давыдов и начал упражняться в остроумных насмешках над противником. Наши солдаты смеялись и подзадоривали своего любимца, но вдруг на коне, совершенно не таясь возможных вражеских пуль, подскакал казацкий урядник и, грозно сверкая на Давыдова глазами, прокричал:

— Негоже так себя вести, ваше высокоблагородие, грех это великий! Битва — святое дело!

Вот как наши славные предки относились к войне. Война, говорили они, должна вестись не со злобой, а с гневом праведным.

Как русская знать тогда преклонялась перед просвещенной Европой, особенно Францией! Как было престижно разговаривать везде, даже в семьях, на французском языке! И как, с другой стороны, вела себя «просвещенная» французская армия: как мародерствовала и насильничала, как сеяла смерть и разрушения, как уничтожала все за собой при отступлении! И как потом в ужасе притихли-притаились парижане в ожидании неминуемой мести, когда русская армия вступила в столицу Франции. Но… не было мести. Наши солдаты, великодушные и спокойные, вели себя в высшей степени достойно и доброжелательно, по-православному, а офицеры даже аккуратно платили за ночлег и еду, хотя по логике могли легко брать всё силой и даром.

Ратники Александра Невского и Димитрия Донского, чудо-богатыри Александра Суворова (как он их с любовью называл), матросы Ушакова, бойцы Красной Армии в годы великой Отечественной войны — все славные русские воины показывали миру пример мужества, патриотизма, великодушия и веры. Да, именно веры. «В окопах атеистов нет», — такая народная поговорка возникла в годы Великой Отечественной войны, развенчивая богоборческие агитки штабных партийных функционеров, не нюхавших пороха, но рьяно выслуживавшихся перед более высокопоставленными карьеристами-безбожниками.

Андрей всем своим существом чувствовал свою сопричастность великой цели, но вместе с тем и огромную ответственность быть достойным славы воинов-предков, не спасовать перед трудностями, преодолеть с Божьей помощью все опасности.

Опасности. Что впереди? Готов ли он?

И тут, как чудо, как благословение в сознании Андрея явственно всплыли слова молитвы Варсонофия Великого: «Ты, Господи, Сердцеведче, знаешь нашу человеческую немощь, скорби и нужды раньше нашего прошения, и веруем, что и волос с головы не упадет без Твоей воли (см.: Лк. 21, 18)»…

А в это время Саймон Блюмкин тоже отдыхал. После инцидента в ангаре быстро навели порядок, работа вошла в свое привычное размеренное русло. На душе, как всегда, было пусто, и он вяло, машинально просматривал рапорты подчиненных о случившемся. Прочитал. Отложил в сторону. Тупо уставился в монитор компьютера, просматривая записи многочисленных камер наблюдения.

«Что-то не то…» А? Что? Саймон встрепенулся, прислушиваясь к непонятной тревоге, откуда-то появившейся в груди. Рапорт? Да, чей-то рапорт показался ему не совсем адекватным. Так, где же он, ну где… А, вот! Рапорт охранника сержанта Эндрюса (того, кто открыл камеру русского и был вырублен первым). Ну-ка, читаем… читаем… ага: «…не прикасаясь ко мне, русский пленный непонятным образом с силой опрокинул меня на спину, в результате чего я ударился головой о пол и потерял сознание…» Это как?? Вот что зацепилось за подсознание ЦРУшника и тревожило его! Как это, опрокинул, не прикасаясь?? Монитор! Видеозапись! Быстро!

Пальцы лихорадочно забегали по клавиатуре, отчего Саймон дважды нажимал не те кнопки пароля.

— А-а, щщщит!.. О, наконец! Так, посмотрим.

То, что увидел начальник сибирской секретной тюрьмы ЦРУ, сначала повергло в шок, но потом пружиной подбросило с офисного кресла. Дверь чуть не слетела с петель, когда он распахнул ее и проорал в пустоту ангара:

— Живо связь с вертолетом!! Бего-о-ом!!! Офицер-морпех, тот самый, который совещался тогда с шефом, влетел в кабинет, одной рукой на ходу бросая массивную трубку Блюмкину, а второй набирая частоту на базе.

— Орел, это Гнездо! Орел, это Гнездо! Орел, отвечайте!!

В трубке нехотя щелкнуло и голос пилота вертолета МЧС России нехотя и раздраженно затрещал:

— Какого хрена? Кто это? Какой, на фиг, орел? Секунда тишины. Хрясь! (письменный прибор разлетелся вдребезги) и взрыв истерики:

— Идио-о-от!! Это позывны-ые! Ты — Орел, а я — Гнездо! Отвечай, кретин!