Мы крикнули в ответ, и он стал приближаться. Вскоре показался совсем молодой человек. В зоне элементалей он задержался, окруженный призраками из свиты Сортхалана, требовавшими, чтобы он шел вперед; он подчинился им с большой неохотой. Не нем оказалась драная военная форма, и никакого ранца, винтовки или чего-нибудь другого. Рубашка цвета хаки была расстегнута на шее, слишком свободные брюки угрожали упасть с тощих бедер и он подвязывал их обмотками. На рукавах рубашки только одна нашивка.
Он настолько походил на британского солдата Первой мировой войны, что поначалу я отказывался верить собственным глазам. Мы видели так много примитивных людей с железным оружием в руках, что такая знакомая и понятная форма ну никак не могла оказаться правдой.
Потом он неуверенно заговорил, с характерным выговор кокни.
— Эй, парни, здесь чертовски холодно. Могу я подойти к костру?
— Да, — сказал Китон.
— Наконец-то! — радостно сказал наш ночной гость и сделал к нам несколько шагов. И я увидел его лицо...
И Китон, тоже!
Мне показалось, что Гарри Китон ахнул. Я же только посмотрел на одного, потом на второго и воскликнул: — Бог мой!
Китон отшатнулся от своего двойника. Но пехотинец, похоже, ничего не заметил. Он бросился к огню и стал энергично растирать руки. Потом улыбнулся мне, и я попытался улыбнуться в ответ, но чувствовал себя неуверенно, стоя перед вылитым портретом моего спутника.
— Мне показалось, что я чую цыпленка.
— Голубя, — сказал я. — Но он уже кончился.
Кокни пожал плечами. — Умираю от голода. Хуш бы кто помог. Не могу охотиться в этих хреновых лесах — нечем. — Он посмотрел на меня, потом на Китона. — Курево есть?
— Извини, — хором ответили мы.
Он опять пожал плечами и повторил: — Хуш бы кто помог. — Потом просиял. — Билли Фрэмптон. Вы тоже отстали от полка?
Мы представились. Фрэмптон присел к ярко горящему костру. Я заметил, что Сортхалан подошел к огню и устроился за спиной новоприбывшего. Фрэмптон, похоже, шамана не замечал. Его юное лицо, сверкающие глаза, копна непокорных светлых волос, все говорило о юном Гарри Китоне — без ужасного шрама от ожога.
— Я-то иду обратно, на фронт, — сказал Фрэмптон. — У меня есть эта, как ее, ну, интуиция. Всегда была, даже в Лондоне, когда был пацаном. Однажды потерялся в Сохо, в четыре года. И ни хрена. Нашел дорогу в Майл-Энд. Чувство направления, во. Парни, держитесь меня, и все будет в ажуре. Зуб даю.
Он еще не успел договорить, как нахмурился и беспокойно взглянул на реку. Мгновением позже он перевел взгляд на меня, и я уловил дикое выражение панической неуверенности в его глазах.
— Спасибо, Билли, — сказал я. — Но мы идем внутрь. Через реку и вверх по утесу.
— Зови меня Спад. Все приятели кличут меня Спад.
Китон громко ахнул и вздрогнул. Два человека обменялись долгим взглядом и Китон прошептал: — Спад Фрэмптон. Я учился с ним в школе. Но это не он. Тот был жирным и темноволосым.
— Я Спад Фрэмптон, — сказал наш гость и улыбнулся. — Держитесь меня, парни, и мы вернемся на фронт. Никто не знает эти чертовы леса так, как старина «Гордость кокни».
Еще один мифаго, конечно. Он говорил, а я внимательно наблюдал за ним. Он постоянно оглядывался: казалось, что в нем росло чувство замешательства. Что-то было неправильно, и он это знал. Само его существование было неправильно. Мои мифаго чувствовали себя в лесной стране как дома. Но не Спад Фрэмптон. Мне в голову пришел ответ, и я прошептал свою теорию Китону, пока Спад сидел и глядел на огонь, совершенно бессмысленно повторяя: —Держитесь меня, парни.
— Сортхалан создал его из твоего сознания.
— Пока я спал...
Точно. Таланты Сортхалана и малышки Кушар очень отличались, и он не мог сделать так, чтобы я понимал его. Вот он и вытянул из сознания Китона последний сохраненный мифообраз. То ли магией, то собственной психической силой, некромант создал этого мифаго час назад и привел в лагерь. Он дал ему лицо молодого Китона и имя его школьного товарища. И маг Бронзового века заговорит с нами, через Спада Фрэмптона.
— Я знаю, кто он такой, — сказал Китон. — Да. Папаша рассказывал о нем. О
— Самые свежие формы мифаго, — тихо сказал я, совершенно потрясенный. Но я легко мог себе представить, как одуревшие от ужаса и не знающие куда податься люди, сидевшие в траншеях Фландрии, создавали мифообраз «надежда», фигуру, которая может привести в безопасное место, ободрить и вдохнуть мужество в потерявшихся солдат.